— Занюхай...
Здесь — вместо закусона была конфета, местная, из патоки, меда и муки.
— Короче... — Бахметьев говорил как бы в нос, как обычно и говорят после спирта — решать тебе. Если чувствуешь, что пятки жжет — можешь, прямо сейчас остаться здесь, в аппарате — завтра самолет уходит, вывезем. Если можешь работать — работай. Я тебя прикрою. После Тикрита — мне все равно... конец.
Николай прикинул. Потом — неожиданно даже для себя сказал с тем самым куражом, с каким они уходили на караваны в Афганистане.
— Работаем...
Вашингтон — Багдад
11 июля 1988 года
Пока советские спецы в Багдаде пытались понять, что происходит — в Вашингтоне лихорадочно шла перестройка всей разведывательной и военной структуре ориентированной на регион с тем, чтобы приспособиться к новым реалиям.
И перестройка шла быстро. Очень быстро.
Если брать противостояние американской и советской разведки — советская выигрывала намного чаще. Например, если СССР регулярно удавалось внедрить своих людей в США на нелегальное положение, если у СССР было целое управление, занимающееся нелегальной разведкой — то США ни разу за все время Холодной войны не удавалось внедрить американца на нелегальное положение в СССР[51]. Агентов — да, вербовали. Но внедрить американца — даже не пытались, это считалось невозможным. Советские люди — готовы были жертвовать собой, своей личностью, годами своей жизни ради работы «на холоде», под чужими именами и фамилиями. Некоторые — так и умирали в США, не будучи раскрытыми.
А американцы — тоже умели жертвовать. Только не своими людьми — а чужими. Если в советской разведке еще оставалась какая-то... порядочность, что ли, какие-то идеалы — своих не сдавать, своим — помогать — то американцы в этом смысле были совершенно беспринципны. Если речь шла не об американце, они готовы были пожертвовать любым...
Заместитель директора Штольц отлично понимал, что когда он начинал всю операцию по ликвидации Саддама — он был «в мейнстриме» то есть делал то, что было негласно одобрено Белым Домом. Конечно, после Иран-Контрас желающих делать для Белого дома нечто неофициально одобренное было немного — кому же хочется попасть в мясорубку запущенной на Капитолийском холме машины расправы — но Ричард Штольц был из числа тех старых добрых парней, которые думают сначала о стране, а потом уже о месте на бюрократической пирамиде. Поэтому он взялся за дело, но как только сверху подули другие ветры — начал перестраиваться. Надо было избавляться от мешающих частей и как можно быстрее.
Связаться с Саудовской Аравией по закрытой линии из ЦРУ было слишком опасно — но он нашел другой способ. Хотя если контрразведка узнала бы об этом — встал бы вопрос о выходе на пенсию. Вечером — Штольц поехал в офис одной из лоббистских компаний, которая обслуживала интересы таких грандов, как Бектал и правительство Саудовской Аравии. Денег у них было столько, что они поставили собственную систему закрытой связи, защищенную израильскими... а какими же еще, если не израильскими — специалистами.
Дьюи Кларидж оказался в офисе, и трубку взял сразу
— Новости слышал? — без предисловий спросил Штольц
— Нет — ответил Кларидж, хотя наверняка он врал.
— У нас принята новая политическая парадигма в отношении Ирака.
— Да? А шейхи согласны с этим?!
— Да, черт побери — зло сказал Штольц в трубку — еще как согласны. Поэтому, зачисти концы. Никаких дел, понятно?
— Сэр, со всем уважением, на мой взгляд, вы ошибаетесь, причем дважды...
— Меня не интересует это, черт побери! — Штольц чувствовал, что он на грани и потому в выражениях не стеснялся.
-... первая ваша ошибка — если вы думаете, что местные согласны, сэр. Они совсем не такие как мы, и слова у них значат совсем не то, что они значат у нас. Если они сказали, что они согласны, это может значить, что они согласны — но, скорее всего, это значит, что они не согласны и хотят получить немного времени для маневра. Вторая ошибка — если вы думаете, что Саддам искренен. Он никогда не бывает искренен, ни с кем. Он может приглашать нас и быть искренним ровно в тот самый момент — но в следующий момент он может всадить нам нож в спину, и тоже будет искренним. Это человек, ложь которого не выявит ни один детектор лжи. Потому что он сам не считает это ложью, для него это инструмент и способ выживания.
