Анрел застонал.
– Ну да, – сказал Перкин. – Когда вы укрепляете ваши иллюзии, он должен укрепить свои. Разве вы не слышали свирель? Теперь на земле появились иллюзии получше, чем были до сих пор. И прекрасно.
– Он? Кто же? – прошептал Анрел.
– Тот, другой, о котором вы говорили.
– Враг. Ну, конечно же, враг, – простонал викарий.
– У него хорошие иллюзии.
Ничего не говоря, викарий зашагал по направлению к ризнице. Ему стало страшно, когда он понял, что помощь этого необычного человека опоздала, однако и уходить, чтобы остаться в полном одиночестве, ему не хотелось. После того как они вместе вышли из ризницы и направились к дому викария, стало ясно, что настроение у Перкина совсем не отчаянное, и слабая надежда вновь проснулась в душе Анрела, несмотря на поражение в церкви и доводы здравого смысла.
А Перкин опять заговорил об иллюзиях.
– Вы же знаете, что у вас должны быть иллюзии. Если их не будет, об этом сразу же станет известно далеко от Земли. Ну да, даже дальше Нептуна.
– Почему же у вас их нет? – с горечью буркнул Анрел.
– У меня? Потому что я вижу дальше всех иллюзий. Всех, кроме одной. И даже та для меня не загадка. Прах и пепел. Все прах и пепел.
Перкин проговорил это с печалью, и викарий забыл о горьком поражении, о глубоком разочаровании, всеми своими мыслями устремившись к Перкину.
– Что это за иллюзия? – участливо спросил он.
– Моя любовь к Марии, – со всей серьезностью ответил бродяга.
Анрел положил руку ему на плечо.
– Такая любовь, – сказал он, ибо увидел, что любовь сверкает в глазах Перкина, – большая любовь, вообще любовь не может быть прахом и пеплом.
– Ошибаетесь, викарий. Ошибаетесь, – возразил Перкин. – Ибо пришел пастырь, тот, который много старше вас, и сказал эти слова. Как раз эти слова он сказал Марии.
Анрел вздохнул, но не убрал руку с плеча бродяги.
– Да, – продолжал старик, – до этого все имело свой смысл, но все соединялось в одно. А теперь все по отдельности, все само по себе. По отдельности, все по отдельности с тех пор, как пастырь сказал свои слова Марии.
Анрел только и мог, что не снимать руку со старческого плеча, идя рядом с Перкином и вслушиваясь в несчастливые слова, выбрасываемые неутихающей бурей давней беды.
– Я всегда рад помочь пастырю, – говорил старик, – потому что никогда не держал на него обиду. Он был прав, да-да, прав. Мария – прах и пепел.
Некоторое время они шли молча, потом Анрел вздохнул и сказал:
– Вы не верите в наш рай.
– Не верите! Не верите! – воскликнул Перкин. – Да я же был там прошлой ночью.
– Были там? – шепотом переспросил Анрел.
– Я не мог заснуть. Они мешали. Воздух был переполнен несчастьями, которые преследуют человека. Они зачем-то летали и прыгали над Селдхэмом и не давали мне покоя. Когда же мне показалось, что я засыпаю, наконец-то засыпаю, моя душа отправилась бродить. Так и не пришлось мне поспать.
– А что было потом? – спросил Анрел, потому что Перкин умолк и, очевидно, не собирался продолжать свой рассказ.
– Я бродил и бродил. Ну, и оказался в раю.
– Откуда вы знаете, что в раю?
– Ну, во-первых, легко было понять, что я не на Земле. Там совсем другие краски, знаете ли.
– Более интенсивные, полагаю.
– На земле горы иногда бывают голубоватыми, – продолжал Перкин, – но никогда ярко-синими. Те, кто молились, раскачивались золотистыми полосками, и их голоса звучали, как скрипки.
– Вы различали слова? – поинтересовался викарий.
– Слова? Нет, – ответил Перкин.
– Откуда же вам известно, что они молились?
– Я понял по звучанию. Это могли быть только молитвы.
– Как там было?
– Я оказался в лесу.
– В каком лесу?
– В яблоневом лесу.
– Ага.
– Мне виднелись дальние горы, они сверкали между деревьями и были ярко-синими. И еще я видел ангелов с большими золотыми нимбами, похожими на полную луну, когда она поднимается в небо за деревьями. Среди ангелов я заметил и святую Этельбруду.
– Как вы узнали ее? – спросил викарий.
– Там ее все знают.
– Ну да, – произнес викарий. – А что еще?
– Она играла вместе с ангелами.
– Во что играла?
Викарий верил необыкновенному бродяге, как верил епископу и Хетли, но те бросили его, а бродяга не бросил.
