– Лайли, – шепнула миссис Эрлэнд, когда поняла, что девушка ускользает от нее, – так не уходят из церкви.
И в это мгновение мысль о мелодии позвала миссис Эрлэнд; дело было не в тех или иных звуках, а в том, что Волд вдруг позвал ее этой странной музыкой; он сиял вдалеке ярким зеленым убранством и синими тенями в золотой дымке, так что казался не столько реальным, земным, сколько волшебным, словно из сказки, которую ей рассказывали, когда она была совсем маленькой. Волд как будто требовал, чтобы она немедленно явилась к нему, оставила возле церкви своего пони и поднялась наверх, но не той тропинкой, что вела к ее дому, а той, что вела в лес и на другую сторону горы; и чтобы не шла, а весело бежала, как в юности, забыв о своих годах и обо всем остальном, кроме музыки.
Парни и девушки устремились вон из церкви, после ухода Лайли уже не прикрываясь носовыми платками.
Викарий молчал; был слышен лишь шум шагов. Он поглядел на миссис Эрлэнд, надеясь, что ее пример кого-нибудь остановит и он сможет продолжать проповедь хотя бы для немногих.
Миссис Эрлэнд аккуратно собирала свои вещи: молитвенник, псалтирь, зонтик и маленькую сумочку. Потом она громко сказала:
– Пожалуй, это было очень давно.
Никто не понял, что она имела в виду. А старая и стройная миссис Эрлэнд поднялась со своего места и, грациозно двигаясь, поспешила прочь.
Анрел продолжал проповедь. Больше он не просил, чтобы прихожане вспоминали старые сады, освещенные заходящим солнцем и утешавшие стариков в последние годы их жизни, тех стариков, что теперь покоились в мире под огромными тисами. Из проповеди в проповедь, что произносят священники с честными сердцами, но без ораторского таланта, шествуют одни и те же фразы, афоризмы, цитаты и максимы. Анрел знал, что побежден. И ему ничего не оставалось, как что-то говорить, лишь бы говорить. Вот он и произносил затертые афоризмы, гладкие фразы последним из своих прихожан, пока их каблуки стучали по проходу. Держа себя в руках, викарий не давал волю слезам, чтобы они не мешали ему произносить ничего не значащие фразы, которые когда-то были полны смысла, и не переставал говорить, пока из церкви не ушли все, все, кроме Августы. Только она и оставалась еще с ним. При таком сокрушительном поражении ее верность утешала викария.
Пора было заканчивать. Собрав воедино надоевшие фразы, викарий перешел к заключительной части, которую слушала одна Августа.
Последние фразы были произнесены; но, пока он поворачивался на восток для заключительных слов, Августа поднялась со своего места и пошла следом за всеми.
Глава тридцать первая
ЯБЛОНЕВЫЕ ЛЕСА
Анрел еще раз огляделся и, не увидев никого из своих прихожан, молча повернулся на восток; он все еще слышал торопливые шаги Августы, когда произносил заключительные слова. Едва викарий проговорил «аминь» и закончил воскресную службу, как из тени колонн в дальнем приделе до него донеслись одобрительные слова:
– Очень хорошо. Очень хорошо.
С минуту викарий от изумления не мог пошевелиться; потом, сойдя с кафедры и поглядев в ту сторону, откуда шел голос, увидел сидевшего на скамейке Перкина, который наклонился вперед и двумя руками держался за посох. Оставшийся в одиночестве викарий бросился к нему.
– Перкин, – только и вымолвил он.
– Я, – сказал Перкин. – Хорошая проповедь.
– Но они не стали меня слушать. Они ушли. Все кончено.
– Тс. Еще не все.
– Но они же ушли. Ушли в горы. Даже…
У него не хватило сил договорить.
– Правильно. Все ушли, – громко отозвался Перкин, блеснув глазами.
– Почему же вы не поторопились?
– Моему путешествию, о котором сему миру неизвестно, препятствовали некие силы.
– Как же вам удалось добраться сюда?
– Я победил их.
Но викарий, который в тот момент ни о чем больше не мог думать, кроме как о своем полном поражении, повторил лишь:
– Почему вы не поторопились?
– Да ладно вам! Вы и сами справились. Прекрасная служба.
– Но ведь все ушли, – возразил викарий.
– Вы укрепили их иллюзии. А у них, как вам известно, должны быть иллюзии.
– Укрепил! – воскликнул Анрел. – Да они все ушли!
– Потому что другая иллюзия сильнее.
