Чебоксаров и Спарыкин включились в игру. Они вскочили, заголосили и полезли к генералу обниматься. Когда мы накануне обсуждали эту сцену, то называли ее неожиданной встречей. По-моему, актеры сильно перестарались.
Потискав полковника и раненого Дальтоника, Макарыч переключился на меня. Он прижал меня к себе, громко чавкнул в ухо и прикоснулся чисто выбритой и гладкой, как попа младенца, щекой к моей челюсти.
Я, признаться, не любитель мужских объятий. Я даже не люблю смотреть, как это делают другие. Эта дурацкая мода каким-то странным образом перекочевала из политбюро в воровскую среду, затем ко всяким новоиспеченным браткам, затем к пацанам, которые играли в братву. А потом ее подхватили менты. Менты вообще очень многое переняли у бандюков. Они целуются, обнимаются, носят цепи, печатки, говорят на фене и промышляют рекетом. Так вот, обниматься я не люблю, но сейчас, поцеловал Макарыча сильно, радостно и от всего сердца.
Вдоволь наобнимавшись, генерал как бы в нерешительности вопросительно посмотрел на вьетнамца.
– Это наш друг – Нгуен, – представил я.
Азиат растерянно встал, а Макарыч и его сжал в железных тисках и поцеловал взасос куда-то в правый глаз.
– Вы чего, пехотинцы, не за столом?
– У нас тут один пустяковый вопрос, – как бы между прочим, сказал я.
– Спасибо, я тороплюсь, – сказал Нуен.
– Ну, ладно, не буду вам мешать. Как закончите разговор, быстро к нам, – Макарыч резко повернулся к вьетнамцу и неожиданно произнес несколько иностранных слов. Нгуен вздрогнул. Насладившись эффектом, мой бравый сосед вернулся к столу, шумно наполнил себе стакан и произнес тост.
Мы с Нгуеном снова сели.
– Неужели вы думаете, что вы, иностранец, можете вот так, запросто вышвырнуть на улицу русских на их территории? – нагло спросил я.
– Это ваши отношения с заводом.
– Теперь это наши с вами отношения, – возразил я. – Вам придется заплатить.
– Почему?
– Потому что, если вы не заплатите, то каждый день, в девять утра на ваш рынок будет приходить милиционер и проверять у торговцев паспортный режим. Следом за ним будет появляться санэпидемстанция, а потом – пожарные. Мы ведь в любом случае съедем, как только подготовим помещение, а вы работать не будете. Надеюсь, вы мне верите?
Нгуен посмотрел на полковника, потом на генерала, потом на телохранителей и сказал:
– Наверное.
– Мы знаем, кто у вас за плечами. Снять этих людей с их должностей – плевое дело.
– Сколько вы хотите?
– Мы потратили на ремонт и рекламу шестьсот тысяч.
– Это нереальная сумма.
– Это окончательная цифра.
– Давайте, хотя бы – триста.
Я демонстративно встал и пошел к своим товарищам.
– Мы торгуемся, – доложил я.
– Он клюнул, – шепотом сказал Спарыкин.
– Ниже пятисот не падай, – тихо произнес Чебоксаров.
– Ниже пятисот не падай, – заорал генерал так, что его было слышно даже на улице.
Я вернулся к собеседнику.
– Ниже пятисот не могу. В конце концов, это всего по две тысячи с торговца.
– Вы уже все подсчитали?
– Да.
– А рассрочка до какого месяца?
– Деньги нужны завтра.
– Не реально.
– Вам деваться некуда. Вы уже заплатили Урожаеву.
– Если я завтра принесу вам пятьсот тысяч, где гарантия, что вы покинете помещение.
– Я напишу расписку, что взял у такого-то и такого-то деньги за ремонт помещения.
– Хорошо. Я вам позвоню.
Я дал Нгуену номер своего сотового, а генерал заставил его выпить пол стакана коньяку. Потом узкоглазый нас покинул.
– Мы победили! – сказал Макарыч.
– Пусть вначале деньги притащит, – не разделил его оптимизма Чебоксаров.
– Притащит, никуда не денется, – заверил Спарыкин. – Я всю их подноготную знаю. Он зассал.
– Спасибо, Макарыч, – сказал я.
– К боевой задаче нужно относится творчески, – похвалился генерал. – Идите сюда, бойцы, – позвал он своих телохранителей, – давайте пить коньяк. Бойцы пить отказались.
– Нам бы уйти, товарищ генерал, – промямлил один из них.
– Я сказал, идите сюда, значит, вы должны идти сюда! Будете сопротивляться, не видать вам зачета, студенты.
Студенты подошли. Макарыч налил им грамм по сто коньяка.
– Нужно выждать время, – пояснил он. – Вдруг плоскорожий все еще здесь! Может получиться накладка.
