Их личности не понравились собаке, от них исходила угроза.
Наконец Сфинксу повезло. Когда подозрительные люди пошли обратно, он заметил в руках у одного из них железный ящик. Это не по правилам. Днем с базы можно вывозить и выносить все что угодно, но ночью, когда шлагбаум опущен, руки у всех должны быть пустыми.
Это повод. Это замечательный повод.
Пес подпустил гостей поближе, резко вскочил, громыхнув цепью, и залился самым злобным и громким лаем, на который только был способен.
От неожиданности люди шарахнулись в сторону, один упал, а другой поднял с земли кусок льда и запустил им в собаку. Потом они побежали.
Сфинкс залаял еще громче, довольный произведенным эффектом.
Хозяин так и не вышел. Когда люди скрылись и стих шум машины, лаять стало уже опасно. Федорыч может не поверить, что тут кто-то был.
Запахло дымом. Едва пес повернул голову в сторону запаха, как раздался страшный взрыв. В куски разнесло крышу бумажного склада. Наружу вырвались языки пламени.
Есть уже совсем не хотелось.
Светящийся циферблат настенных часов показывал четыре часа. Утро. По пути в туалет я безуспешно пытался восстановить вчерашний вечер. Это важно, чтобы понять, где закончилась пьянка, – дома или на выезде. Если дома, то наверняка где-то что-то еще осталось.
Мошонка и подмышки пованивали ацетоном. Такое случается со мной не впервые, я заметил, что химический запах появляется где-то на восьмой день пьянки. Сейчас этот аромат еще можно смыть под душем, но еще неделька, и никакая баня не поможет.
Скорее всего, вчера мы употребили все запасы и тайники. Это хреново. Если я ничего не найду, мне уже не уснуть. В коридоре на тумбочке попалась пачка «Парламента» и зажигалка «Зиппо». В зале, после затяжки, качнуло, и я на минуту упал в кресло. Дорогой, для почетных гостей, коньяк из бара мы с Шамруком выжрали еще дня четыре назад, но я все же откинул крышку серванта и зажмурился от ударившей по глазам лампочки. Пусто.
Знобило. Я взял со стола пепельницу, плеснул туда воды из графина и пошел в спальню. Лег в кровать на половину жены, на сухую простыню, под свежее одеяло, поставил пепельницу на грудь. Комочки пепла падали в воду, шипели и гасли, это доставляло мне непонятное удовольствие. Руки тряслись, и иногда пепел падал на материю. Серый тюлевый свет нагонял тоску. Можно, конечно, сходить в ночной киоск, но сама мысль о движении причиняла боль.
Была еще слабая надежда, что я все-таки усну, а завтрашний день как-нибудь перетерплю. Нет, это вряд ли. Я уже не в том возрасте, чтобы так кардинально выходить из запоя.
Телевизор. Из всех программ показывала только MTV. Когда началась реклама, меня неожиданно осенило. Скатился с кровати, дополз до раздвижного шкафа. За платьями жены нашел три бутылки сухого вина по ноль-семь.
На кухне проткнул пробку вилкой. Через ту же вилку немного отлил в стакан, а когда в бутылке образовалась полость и пробка больше не мешала, сделал большой глоток из горла. Кайф. Ну, чем не пиво? И жажду утоляет, и тепло по животу.
Ополовинив бутылеху, вернулся в спальню. Шторы были открыты. Я поставил пузырь на подоконник и посмотрел на улицу. Шел снег. Бессонница гнала по гололеду редкие машины.
Выпил еще. Классно. Вот так живешь – живешь, бухаешь – бухаешь, потом в один прекрасный момент подходишь к окну, а слякоти как не бывало. Осени тоже.
Споткнувшись о ботинки, я упал на постель и тихо уснул при включенном телевизоре.
В семь утра в моей голове зазвонил телефон.
«Убью подонка», – подумал я и снял трубку.
– Папа, привет, – это дочь.
– Привет.
– Как здорово, что ты еще не ушел на работу. Какая у вас там погода?
– Идет снег. Между прочим, у нас семь утра.
– А мы с мамой почему-то насчитали – девять. Ошиблись. У нас тут уже скоро обед.
– Ничего.
– Пап, нам тут надоело. Очень жарко. У мамы постоянно голова болит. Мы, наверное, в Бомбей не поедем. Постараемся вернуться пораньше, если сможем обменять билеты.
– Пораньше – это как?
– Дня через три.
– А где мама? Дай.
– Алло.
– Привет. Оль, что случилось?
– Ничего. Надоело. Вчера весь вечер тебе звонили. Ни домашний, ни сотовый не отвечал.
