— Не люблю паникеров, Глеб, — сказал Аристарх, качнув головой. — Да, обстоятельства непростые. Но у нас вся работа непростая. Ты забыл о преступнике с ножом. Его фоторобот теперь тоже не будет лишним. Хорошо запомнил его?
Корозов опустил глаза на свой живот с отметинами от его ножа — еще бы не запомнить. Но следом возмутился замечанию Акламина:
— Это кто паникер? — вспыхнул. — Это я паникер? Никогда таким не был! И не буду! А что касается этого хорька, так он теперь мой личный враг. Вот за этот шрам на животе он мне персонально ответит! Конечно, я его запомнил. Его все запомнили. Не забудь, в нем сидит пуля. Сам выковыривать ее он вряд ли станет. Без хирурга не обойтись. Сними отпечатки в его машине, в ней он наверняка наследил, мало не покажется. И в моей машине пальчики оставил. Возможно, и пятна крови. Так что его, не сомневаюсь, ты возьмешь за шиворот быстро! — Сделал паузу. — Если, конечно, я тебя не опережу.
— Ты и так уже здесь отметился, — повысил голос Акламин. — Предупреждаю, даже не думай соваться никуда!
С улицы вошел Исай в привычной джинсовой одежде. Аккуратно прикрыл двери, откинул челку со лба, с порога произнес:
— Можешь ехать на моей машине, Глеб. Твою пригоним, когда в ней снимут пальчики.
Корозов отошел от Акламина к рядам вешалок с одеждой. Подозвал Исая:
— Вообще-то все это не наше дело, Исай, мы случайно оказались в этой истории, — проговорил, приглушая голос, чтобы никто не слышал. — Но дело чести отыскать этого ублюдка, он чуть не зарезал меня. Поднатужься немного, только так, чтобы не путаться в ногах у полиции. Если повезет, может, и Ксению где-то выудишь. История темная. Глубоко влезать не стоит, но посмотреть по сторонам не мешает.
Аристарх поднялся со стула, шагнул к Корозову. Он догадался, о чем могли говорить Глеб и его начальник охраны, остановился перед ними, цепко охватил их лица взглядом.
— Повторяю для глухих, — серьезно произнес повышенным тоном, — никуда нос не совать! Но если вдруг появится какая-то информация, немедля ее ко мне на стол, и не предпринимать никаких самостоятельных действий. Никаких!
Задержал глаза на Глебе:
— Я знаю твой характер, Глеб. Предупреждаю: не лезь на рожон! История пока совершенно непонятная. Неизвестно, случайно ты оказался внутри этих событий или нет.
— Ты о чем это, Аристарх? — удивленно отступил на шаг Корозов. — На моем месте мог оказаться любой!
— Мог, — согласился Акламин, — но оказался почему-то именно ты.
— Ну у вас, оперов, мозги вообще набекрень, — расхохотался Глеб. — Надо же придумать такое. Я ехал по городу, никому не мешал, и никто не знал, на какую дорогу, в какое время и где свернет мой водитель. Я и сам этого не знал. Так что эту свою версию отбрасывай сразу к чертовой матери!
— Это не версия, Глеб. Версии пока нет никакой. Это просто предостережение, чтобы ты был осторожнее, пока все не прояснится окончательно.
— Ну хорошо, хорошо, — отозвался Корозов и распрощался с Аристархом. Подходя к дверям, бросил взгляд на стоявших в сторонке продавцов. Вернулся к ним, сказал: — Мы сегодня нарушили всю вашу торговлю, поэтому, чтобы хоть как-то реабилитироваться, приглашаю вас всех в восемь часов вечера в ресторан за мой счет.
И, выйдя на улицу, позвонил в ресторан, забронировал на вечер столы.
Девчата, проводив его, запрыгали от восторга.
Машина, в какую села Ксения, стремительно мчалась по улицам.
Высокий, крепкого сложения парень за рулем молчал, сосредоточенно смотрел через лобовое стекло. У него было приятное лицо с располагающей улыбкой, с чуть загадочным взором черных глаз.
Такие глаза обычно сразу привлекают внимание, ибо они как бы указывают на многие таланты человека. И главное — на сильную волю этого человека, убеждая, что тот знает, что должен делать, как должен делать, почему должен это делать.
Широкий лоб, округлый подбородок, прямой разрез рта.
В подобные лица обычно с первого взгляда влюбляются молодые девушки, сочиняя в своих фантазиях самые невероятные истории об этом человеке.
Ксения, плотно запахнувшись в халат, сидела и мучительно морщила лицо. Съежилась, словно придавленная грузом собственных мыслей. Ее определенно угнетал дух этого автомобиля, а может, дух этого человека, а может, дух ее собственной жизни. Несколько раз порывалась что-то сказать, но всякий раз глушила в себе этот порыв, отчего лицо становилось еще более безрадостным. Проехали с десяток километров, прежде чем она все-таки выдавила из себя:
