— Настанет день, — наконец изрёк он, — когда мистер Гольдман захочет расширить своё дело. Например, построить целую сеть булочных. Тогда ему придётся нанять архитектора.
— Папа!
— И он наймёт того архитектора, который уже сделал для него доброе дело…
— Папа! Я не могу это надеть!
Он вложил колготки мне в руки.
— Носи, сынок. Только в школе не проговорись. Не дай Бог, кто-нибудь пронюхает и придёт на спектакль.
К сестре я даже не подступался, но она зашла ко мне в комнату сама.
— Мама рассказала про твои штаны. Покажешь?
Я показал.
— Если в школе узнают… — начала она.
— Не узнают.
— Ты прямо страус — сам в перьях, а голову в песок. Ну, прячься-прячься, надейся, что не заметят. Только если заметят — моли Бога, чтоб никто не узнал, что ты мой брат. — Высказав свою недвусмысленную угрозу, она хлопнула дверью.
— Ничего себе, дитя цветов! — возмутился я ей вслед. — Хиппи обязаны любить ближних!
Молчанье было мне ответом.
После первой репетиции в костюмах настроение моё ничуть не улучшилось, хотя вся Шекспировская труппа Лонг-Айленда принялась аплодировать, когда я стянул натянутые поверх колготок джинсы и предстал на сцене во всей красе.
Думаю, они захлопали, потому что надо же как-то прореагировать на перья. Засмеяться в голос они не решились, ведь знают: стоит кому-нибудь хихикнуть, и я тут же сделаю сами понимаете что. А искать нового ребёнка на роль Ариэля им не улыбалось. Да и не нашли бы они второго такого болвана, который, начитавшись Шекспира, сам припрётся в булочную Гольдмана за двадцатью двумя пирожными, не имея в кармане денег.
— Мистер Гольдман, — произнёс я, когда аплодисменты стихли. — Я не могу в этих рейтузах играть.
— Почему нет? Они тебе малы? Велики?
— Я похож на фею.
— Это же прекрасно! Так и надо! Ариэль — дух!
— А если на спектакль придёт кто-нибудь из моей школы? Представляете, что они скажут?
— Они скажут: да это же наш Холлинг Вудвуд! Он играет в одном из величайших произведений Шекспира! Одну из лучших ролей мирового репертуара! Верь моему слову, мальчик, так и будет!
— Мистер Гольдман, вы просто давно не учились в седьмом классе.
— Я вообще не учился в седьмом классе. Там, откуда я родом, в этом возрасте уже никто не ходил в школу. Мы работали в поле, кто с лопатой, кто с мотыгой… У нынешних детей счастливое детство: и в школу они ходят, и дома одни забавы, а не работа. А тебе ещё и Шекспира играть предложили! Чтоб я так жил! И мечтать больше не о чем!
Это он, положим, загнул. Я могу, особо не напрягаясь, составить список из четырёхсот десяти пунктов, о которых вполне можно помечтать. Но что толку? С мистером Гольдманом и его биографией не поспоришь. Нечем крыть.
И я заткнулся. Честно, не жалуясь, отрепетировал «Бурю» с начала до конца, одетый в жёлтые цыплячьи колготки с перьями на… ладно, признаюсь: с перьями на заднице! Только вообразите! У меня сзади нашиты белые перья, которые к тому же трясутся при каждом движении!
В общем, праздником в моей жизни не пахло.
* * *
Эти колготки с перьями чуть не испортили мне весь декабрь. Но возникло одно обстоятельство, которое вмиг придало бодрости и мне, и моим одноклассникам. Оно настроило нас веселиться — несмотря на унылую и совершенно не праздничную атмосферу в кабинете у миссис Бейкер.
Это замечательное, невероятное, потрясающее обстоятельство называлось Микки Мантл!
Самый великий бейсболист «Янкиз». Почти как Бейб Рут.
Микки Мантл.
О его пришествии объявила миссис Бейкер.
— Думаю, кое-кому это покажется интересным, — сказала она. — На следующей неделе к нам в город приедет Микки Мантл.
Класс ахнул, словно нам явились Калибан и Сикоракса — не шекспировские чудища, а наши крысы — и заклацали своими жёлтыми зубищами.
— Покажется интересным? — обалдело повторил Данни.
— Кое-кому? — уточнил я.
— Кто такой Микки Мантл? — спросила Мирил.
— Кто есть Микки Мантл? — спросила Мей-Тай.
— Бейсболист, — ответила миссис Бейкер.
— БЕЙСБОЛИСТ! — поправил её Данни.
— У него в этом сезоне соотношение «хиты — удары» — ноль двести сорок пять! — сказал Дуг Свитек.
Все вытаращили глаза.
— А в прошлом было ноль двести восемьдесят восемь! — со знанием дела добавил Дуг Свитек.