За первую предрождественскую неделю второклассники склеили множество разноцветных бумажных цепей, и их развесили по всем холлам и коридорам младшей и средней школы. А четвероклассники навырезали ханукальных светильников из картона и обернули их блестящей алюминиевой фольгой. Первоклассникам поручили сделать для каждой свечки «огонь», и скоро блестящие ханукии красовались над дверью каждого класса. В пятом классе учится Чарльз, который не только умеет собирать по кабинетам грязные тряпки и губки, но и обладает потрясающим каллиграфическим почерком, поэтому в него влюблены все девчонки в обоих пятых классах и даже некоторые шестиклассницы. Просто за то, что он умеет красиво, с завитушками, написать «Счастливого Рождества!» и «Весёлой Хануки!». Эти надписи появились на всех стенах в школьных коридорах, и преданные поклонницы тайком обводили и подкрашивали буквы, чтобы выразить искусному художнику свою безмерную любовь.
Данни Запфер сказал, что его от этих дур тошнит и вот-вот вывернет наизнанку.
Во всех уголках школы ощущалось приближение праздников. Стёкла в дверях каждого класса разукрасили фигурками из гофрированной бумаги. Мистер Петрелли повесил на свою дверь гирлянду из мигающих фонариков, а на подоконник поставил ханукию с оранжевыми лампочками. Мистер Лудема у нас родом из Голландии, так что поставил на подоконник деревянные башмаки и набил их сеном — для ослика — и углями, наверно потому, что он классный руководитель брата Дуга Свитека. По голландской легенде, плохим детям на Рождество достаются одни угольки.
А миссис Бейкер свой класс украшать не стала. Ничем. Даже сняла ханукальный светильник, который первоклассники прикрепили над дверью. И не дала повесить в классе Чарльзовы поздравления с завитушками. Когда на большой перемене миссис Кабакофф принесла нам кувшин с яблочным сидром, оставшимся от праздничного пира второклассников, где они изображали пилигримов, миссис Бейкер улыбнулась своей вежливой ледяной улыбкой, которая на самом деле выражает не приветливость, а нечто совершенно противоположное, а потом заставила Данни Запфера поставить кувшин на самую верхнюю полку в раздевалке. Ещё выше тухлых завтраков.
Миссис Бейкер праздникам явно не радовалась.
И я, если честно, тоже. А всё из-за мистера Гольдмана и предстоящего спектакля Шекспировской труппы Лонг-Айленда. Спектакля, в котором мне предстояло играть Ариэля.
Духа.
В сущности, фею. Феечку!
Никакие уговоры на мистера Гольдмана не действовали.
— Любой мальчик на твоём месте был бы счастлив! — восклицал он. — Шутка ли! Получить такую роль! Да не где-нибудь, а в рождественском представлении Шекспировской труппы! Мне бы в твои годы так везло!
Я, надо признаться, везунчиком себя не ощущал. Особенно когда надевал жёлтые колготки с перьями. Ведь я рассчитывал жить в нашем городе и после спектакля.
Я показал колготки маме, надеясь, что она всё-таки побеспокоится о будущем сына.
— Они не ярковаты? — спросила мама.
— Ярковаты. А ещё у них перья…
— Перья — это прелестно. Они будут колыхаться при ходьбе. Я прямо поверить не могу: мой сын на сцене! Играет Шекспира!
— Мам, как ты не понимаешь?! Жёлтые обтягивающие штаны! Перья! Девчачья роль! Если в школе узнают, мне конец.
— Никого из твоей школы там не будет. А если даже будут, ты всем понравишься.
Я попробовал поговорить с отцом.
Показал ему колготки как раз в тот момент, когда Уолтер Кронкайт объявил об очередной бомбардировке во Вьетнаме. Я рассчитывал, что жёлтый цвет привлечёт его внимание, должен привлечь, несмотря на новости.
Я оказался прав.
— Ты это надевать собрался? — спросил он.
— Заставляют.
— Жёлтые портки с перьями?
— Угу.
— Кто это придумал?
— Мистер Гольдман.
Отец делал вид, что не смотрит на колготки. Но у него не получалось, потому что они были самым ярким пятном в комнате — глаз не отвести.
— Мистер Гольдман, говоришь?
Продолжение этого разговора вам, вероятно, покажется знакомым.
— Да.
— Бенджамин Гольдман, который держит булочную?
— Именно.
Бросив взгляд на цыплячьи штаны, отец сощурился, словно защищал глаза от пронзительно-жёлтого цвета. И задумался.
