Всякий, кто много летает по Соединенным Штатам на пассажирских самолетах, вскоре начинает узнавать звучащий по селектору голос пилота авиалиний – с характерным растягиванием слов, употреблением просторечий и домашним спокойствием, настолько преувеличенным, что оно кажется пародией, хотя этот голос действительно успокаивает. Голос, который сообщает вам, что авиалайнер находится в зоне грозовой деятельности и поэтому будет прыгать вверх-вниз на тысячу футов; который просит вас проверить ремни безопасности, потому что «возможна небольшая болтанка». Голос, который говорит вам (рейс из Феникса, на подлете к аэропорту имени Кеннеди, Нью-Йорк, на рассвете): «Это командир экипажа… ммм… Тут у нас на приборной панели загорелась маленькая красная лампочка. Она хочет нам сказать, что шасси… гм… не принимают нужное положение… В общем, так… Я не верю, что эта маленькая красная лампочка понимает, о чем говорит, – я думаю, что она просто неисправна…» Смешок и долгая пауза, словно бы заявляющая: я не уверен, что обо всем этом действительно стоит рассказывать, но это может вас развлечь… «Но… Нужно играть по правилам, и мы будем потакать этой маленькой лампочке… Так что мы выпустим их в двух-трех сотнях футов над посадочной полосой в аэропорту, а там, на земле, наши ребята постараются произвести осмотр старых добрых шасси, – с шасси он тоже на «ты», как и с любой другой частью своей мощной машины, – и если я прав… они скажут нам, что все в порядке, и мы просто-напросто сядем». А затем, после пары низких пролетов над полем, голос появляется вновь: «Что ж, эти ребята, там, внизу… наверное, сейчас для них слишком рано… Думаю, они еще не проснулись… и не могут сказать, выпущены шасси или нет… Но знаете, мы здесь в кабине уверены, что они выпущены, так что мы просто сядем на них. Ах, да, я чуть не забыл… Пока мы немного полетаем над океаном, чтобы сжечь лишнее топливо, которое нам больше не понадобится. Видите дым за крыльями? А. наши милые девушки… если они будут так добры… в общем, сейчас они пройдут по проходу и покажут вам, что такое „принять правильное положение"…» Еще один смешок (мы делаем это так часто, и это так смешно – у нас даже есть особое смешное название)… а стюардессы, немного мрачнее на вид, чем звук этого голоса, начинают говорить пассажирам, чтобы те сняли очки, вытащили из карманов авторучки и другие острые предметы… потом показывают им, как надо наклонить голову… А внизу, в аэропорту, по летному полю уже носятся желтые аварийные грузовички… Вы знаете, что в вашей жизни наступил критический момент, но, несмотря на колотящееся сердце, потные ладони и мешанину в голове, еще не можете заставить себя поверить в это. Ведь как же тогда командир экипажа, этот человек, который лучше всех осознает ситуацию, может так забавно растягивать слова, хихикать и говорить глупости этим своим особенным голосом…
Ну кто же не знает этот голос! И кто может забыть его – даже если капитан оказался прав и катастрофы не случилось?
У этого особого голоса может быть легкий южный или юго-западный акцент; но происходит он с Аппалачей. Он появился в горах Западной Виргинии, в краю угольных шахт, в округе Линкольн, где в горных ложбинах было так темно, что местные жители вынуждены были загонять туда солнечный свет. В конце сороковых – начале пятидесятых этот горский голос спускался все ниже, ниже, ниже и из верхних слоев братства проник во все круги американской авиации. Это было поразительно – «Пигмалион» наоборот. Военные, а затем гражданские пилоты, пилоты из Мэна, Массачусетса, из обеих Дакот и Орегона – словом, отовсюду, – начали говорить с протяжным западновиргинским акцентом или, по крайней мере, подражать ему, насколько можно. Это был говор самого праведного из всех обладателей нужной вещи – Чака Йегера.
Йегер был во Вторую мировую войну тем же, кем и легендарный Фрэнк Люк из 27-й авиационной эскадрильи в Первую, да и начинал он так же. То есть Чак был паренек из глуши, окончивший только среднюю школу, без рекомендаций, лишенный всякого лоска и изящества. Он сменил комбинезон приказчика в лавке на униформу, забрался в самолет и взлетел над Европой.