На следующий день УСВАТ посетили доктор Герман Бриль и второй председатель земельного правления СДПГ Тюрингии Генрих Гофман. Учтиво поздоровавшись с ними, я в присутствии начальника политсектора И. М. Скляренко спросил, какую работу среди рабочего класса проводит социал-демократическая партия, нарочно игнорируя надуманное Брилем новое название этой партии. Сколько-нибудь вразумительного ответа я не получил. Далее мы стали разбирать некоторые ошибочные положения «Бухенвальдского манифеста», в котором, в частности, утверждалось, что монополистический капитализм в Германии якобы уже ликвидирован, а потому должна быть осуществлена национализация земли, промышленности, банков, транспорта и т. а.
У меня к Г. Брилю, которого я видел вторично, но знал, что он являлся узником Бухенвальда, было, признаться, какое-то сочувственное отношение, как к отсталому и заблуждающемуся политическому руководителю. Но когда он стал активно защищать заведомо ошибочные положения своего «манифеста», всякое снисхождение к нему пропало.
— Вот вы утверждаете в своем «манифесте», что осуществление социализма не является вопросом будущего Германии, а должно рассматриваться как непосредственная задача дня, — сказал я. — Как вы себе мыслите осуществление такой задачи в условиях постигшей Германию катастрофы?
— Это же так просто, — торопливо ответил Бриль. — Нужна немедленная национализация банков, горного дела, тяжелой индустрии, транспорта и так далее. Поэтому мы свой манифест заканчиваем лозунгом: «Да здравствует свободная, миролюбивая социалистическая Германия!»
— Что ж, лозунг красивый, но преждевременный, не соответствующий сегодняшнему положению в стране. Какой может быть разговор о социалистической Германии при отсутствии центрального правительства, в обстановке хозяйственного хаоса, в условиях разобщенности рабочего класса? — спросил я. — Вы ведь были американскими оккупационными властями назначены президентом Тюрингии, но тогда сочиненный вами «манифест» даже почему-то не был опубликован. И первую конференцию функционеров своей партии, почему-то переименованную вами, провели только 8 июля 1945 года, когда в Тюрингии уже находились советские войска. На этой конференции, как нам стало известно, вы, обосновывая положения своего «манифеста», утверждали, что будто бы германский империализм уже разгромлен и повержен в прах, что господство финансового капитала уничтожено полностью, а поэтому строительство социализма в Германии является, мол, уже непосредственной задачей дня. Вы даже допускаете возможность объединения двух рабочих партий, но только на основе… «Бухенвальдского манифеста».
— Но конференция наших функционеров одобрила его и приняла в качестве программы действий нашей партии.
— Какой партии? — поинтересовался я.
— Партии демократических социалистов, — выпалил доктор Бриль, явно уже нервничая.
— Такой партии в советской оккупационной зоне не существует. Легально функционируют только четыре партии, в их числе две рабочих — КПГ и СДПГ, — которые еще 19 июня на уровне центральных комитетов договорились о совместных действиях по строительству антифашистско-демократического порядка. А о партии, которую вы назвали, советская военная администрация ничего не знает.
Генрих Гофман не принимал участия в нашем разговоре, но я замечал, как он иногда прятал улыбку, видимо, не очень сочувствуя Брилю, кажется, попавшему впросак со своей новой партией и своим «манифестом».
При следующей встрече только с одним Гофманом он рассказал, что Бриль ведет себя в земельном правлении диктаторски, ни с кем не считается, а на конференции просто навязал всем свой «манифест», хотя в районных правлениях и на предприятиях его не хотят признавать в качестве руководства к действиям. Сохраняется и старое наименование партии.
Г. Гофман выгодно отличался от Бриля своей простотой, скромностью, искренностью. Он стал частым посетителем УСВАТ, советовался с нашими сотрудниками по разным вопросам партийной и хозяйственной деятельности. Гофман был великолепным собеседником. Обладая неистощимым юмором, иногда даже несколько грубоватым, он умел даже при деловом разговоре ввернуть какую-либо остроумную шутку. В нем я на всю жизнь приобрел личного друга и большого друга советского народа.
