— Еще нет. Только с немками.
— Немки не умеют говорить нет.
— Ты прав.
— А что ты скажешь об австрийках?
— Судя по лицу вот этой, то она говорит нам не только нет, но кое-что и похуже.
— Ты думаешь?
Обернувшись к девушке, Файоль ухмыльнулся:
— Мы для тебя недостаточно красивы?
— Мы тебя пугаем?
— Кстати, — загоготал Файоль, — будь я на ее месте, то уж точно испугался бы твоей рожи!
С улицы их позвал третий кирасир. Файоль высунулся из окна:
— Чего разорался! Тут партизаны... — он осекся на полуслове. Их компаньон был не один. Снизу доносилось бряцание оружия и дробный стук копыт, на дороге столбом стояла пыль. В Эсслинг пожаловала кавалерия генерала д’Эспаня, а сам он гарцевал на лошади перед домом и смотрел наверх.
— Это вы их обнаружили? — спросил генерал.
— Да, господин генерал, — ответил Файоль. — Один здоровяк чуть было не искромсал меня ножом.
Кирасир Пакотт подтащил к окну тело крестьянина, взгромоздил его на подоконник и столкнул вниз. Труп упал на землю с мокрым, хлюпающим звуком, и лошадь д’Эспаня прянула в сторону.
— Другие есть?
— Мы прикончили только этого, господин генерал... — отрапортовал Файоль и, обернувшись к своему компаньону, вполголоса процедил: — Ты хоть немного соображаешь, что делаешь? Надо было снять с него сапоги, они выглядят гораздо крепче моих...
— Эй, вы! — снова крикнул генерал. — Спускайтесь! Нужно осмотреть все эти хибары и очистить деревню!
— Слушаюсь, господин генерал!
— А что будем делать с девкой? — спросил Пакотт.
— Сохраним в тепле и холе, — ухмыльнулся Файоль.
Прежде, чем присоединиться к эскадрону, они разорвали на полосы голубую юбку несчастной крестьянки и связали ими свою жертву, рот ей заткнули чепцом, а поверху — чтоб не выплюнула кляп — обмотали велюровыми подтяжками, снятыми с убитого. Австрийку, как мешок, бросили на кровать. Файоль удовлетворенно оглядел девушку потом наклонился и чмокнул ее в лоб.
— Будь умницей, цыпонька, и ни о чем не беспокойся. Такую пышечку, как ты, забыть невозможно. Э-э! У нашего трофея лобик прямо-таки пылает...
— Должно быть, у нее поднялась температура.
И, расхохотавшись, приятели вышли из комнаты.
Винсент Паради разгреб подернутые пеплом угли.
— Достаточно подуть на них, и огонь снова займется, господин полковник.
— Они нас увидели и удрали...
— Не думаю. Нас всего двое. Их было больше. Посмотрите на подлесок, он весь истоптан их лошадьми.
Обзаведясь новым разведчиком, Лежон проводил рекогносцировку далеко за пределами деревень — ему мерещились шпионы чуть ли не в каждой рощице.
— Должно быть, это те самые уланы, что ускакали из-под огня.
— Либо другие, и они где-то поблизости. Тут легко спрятаться.
Обоих насторожил шелест листвы. Лежон взвел курок пистолета.
— Не бойтесь, господин полковник, — сказал Паради. — Это кошка полезла на бук. Она напугана больше нас.
— Тебе страшно?
— Еще нет.
— Тем не менее, глядя на тебя, не скажешь, что ты спокоен.
— Не могу видеть, как под копытами лошадей гибнет урожай.
Для своего протеже в мундире вольтижера Лежон позаимствовал у артиллеристов смирную лошадь. Он посмотрел на солдата и сказал:
— Завтра на этой зеленой равнине люди будут рвать друг друга на части пушечными ядрами. Будет много красного, но не цветов. Когда закончится война...
— Начнется другая, господин полковник. С нашим императором война никогда не закончится.
— Ты прав.
Они повернули лошадей и неторопливо, но не теряя бдительности, поехали к Эсслингу, хотя Лежон охотно задержался бы, чтобы сделать наброски безлюдного и умиротворенного пейзажа. Альбом для эскизов он всегда возил с собой.
В деревню продолжали прибывать войска. На площади перед церковью Лежон увидел Сент-Круа и офицеров Массены. Значит, где-то неподалеку находился и сам маршал. Как оказалось, он осматривал хлебный амбар, расположенный в конце аллеи, с обеих сторон окаймленной дубами. Амбар представлял собой трехэтажное здание из кирпича и тесаного камня; от соседней фермы его отделял обнесенный стеной фруктовый сад. На крыше имелись слуховые окна, а в торцах — забранные решетками круглые отверстия, за которыми могли прятаться стрелки.
