– Давай же мне его, серая твоя голова! – с радостью и укором шептала она в щель. – Я же не могу достать через дверь! Подай мне его в дыру!
Наконец Серый сообразил; снова взяв огниво в зубы, он побежал вокруг сарая. Хёрдис со всех ног кинулась в угол, бросилась на колени и поспешно просунула руку в дыру. Тут же что-то тяжелое ударило ее по пальцам. Извернувшись, чуть не вывихнув кисть, Хёрдис ухватила знакомый изгиб железной полоски и потянула к себе.
Наконец она села на земляной пол, сжимая в руке драгоценное огниво, поспешно потерла его о свой грязный подол, очищая от земли. Кое-где на черном железе показались рыжие пятнышки ржавчины, словно приставшая глина. Хёрдис все терла и терла его о платье, едва переводя дух от радости, что огниво снова у нее в руках. И отчего она сразу не догадалась послать Серого за ним? Тогда ей и дня не пришлось бы здесь просидеть!
Новый порыв ветра ударил по крыше сарая, все щели разом загудели, затрубили. Вспомнив о фьяллях, Хёрдис вскочила на ноги и кинулась к двери. Теперь упрямый засов ей не противник.
Крепко сжав огниво в кулаке, Хёрдис остановилась возле двери и, уняв сердцебиение, постаралась сосредоточиться. Нужно было сложить подходящее заклинание, но она не могла собрать в кучу обрывки мыслей. Тревога выла и гудела в ней, слова не складывались в строчки. Ждать было некогда, с каждым мгновением опасность приближалась. Тогда Хёрдис просто ударила краем огнива по двери напротив скобы засова. Вся ее сила, вся ее сущность собрались сейчас в руке, держащей огниво; не имея ни одной ясной мысли, Хёрдис видела сквозь доски черную скобу засова. Прижав огниво к доске двери напротив засова, она медленно повела руку вверх, зажмурившись от напряжения, стараясь мысленно связать эти два куска железа. Огниво ползет вверх и тянет за собой засов по ту сторону доски, засов тоже ползет, ползет, голубчик, ползет как миленький, должен, обязан ползти… Внезапно обнаружив, что давно не дышит, Хёрдис резко выдохнула и бросила руку с огнивом вниз, яростно приказав засову: «Падай! Падай, троллиная поделка!»
За дверью звякнуло, как будто железо ударилось о деревянную стену. Дверь подалась, и Хёрдис, не удержавшись на ногах, вместе с ней вывалилась из сарая, больно ударилась коленом о камень, но не выпустила огнива.
Привычно тесное пространство сарая резко рванулось во все стороны и сделалось бесконечным – подобное мог бы испытать птенец, выходящий из яйца, обладай он зрением, слухом и чутьем Хёрдис Колдуньи. Правда, несколько первых мгновений она была беспомощна, как мокрый слепой птенец. От обилия света и свежего воздуха у нее закружилась голова, в глазах потемнело, поплыли размытые красно-зелено-огненные пятна. Могучий порыв ветра, казалось, сейчас разорвет ей грудь, не даст подняться на ноги. Хёрдис сидела на земле, опираясь руками о жесткий камень, опустив голову, и торопилась прийти в себя.
Рядом раздалось радостное пыхтенье, мохнатый лоб толкнул ее в плечо, холодный нос ткнулся ей в шею, горячий язык Серого засновал по лицу. Радостно прыгая, пес чуть не повалил ее на камень.
– Отстань! – Сердито хмурясь и не открывая глаз, Хёрдис вслепую отмахнулась от собаки.
Наконец в глазах прояснилось, голова перестала кружиться. Хёрдис медленно встала, отряхнула платье, мертвой хваткой сжав в одной руке огниво. Знакомый, родной мир снова принял ее в объятия: поток морского ветра продувал ее насквозь, радостно шумели над головой сосны, под ногами были камень и мох, на котором не так-то легко отыскать ее следы. Молодые сосенки приветственно махали ветвями, и Хёрдис качалась под ветром в лад с ними, словно они с соснами плясали в общем кругу странный обрядовый танец. Для Хёрдис он стал танцем войны и мести. По членам ее растекалась сила. Она снова стала частью мира, мощь которого беспредельна. Вырвавшись на волю, Хёрдис чувствовала себя способной в одиночку одолеть целое войско.
Несколькими отрядами дружины Торбранда конунга поднимались от берега к усадьбе, зажимая ее в клещи, стараясь отрезать обитателям пути к отступлению. Но еще по дороге фьялли заподозрили неладное. Берег был тих, слишком тих для обитаемого. Нигде не слышалось человеческих голосов, над лесом не тянуло дымом. А большая усадьба, где много очагов, даже летом издалека дает о себе знать запахом дыма. Но его давно унесло и развеяло ветром.
