Выбив огонь, Фрейвид зажег обе охапки можжевельника и велел Ингвиль трижды пройти через дым. Она шла медленно, стараясь не кашлять, чтобы дым успел пропитать ее одежду и волосы.
– Вот и хорошо! – сказала Альви, наблюдавшая за происходящим от дверей дома. – Теперь она, слава Одину и Фригг, не заболеет. Хёвдинг, прикажи ей больше не ходить туда! Ты ведь не хочешь лишиться своей единственной законной дочери!
– Со мной ничего не будет. – Ингвиль посмотрела на отца. – Я не боюсь. Вспомни, как сам Один пришел в гости к конунгу Гейррёду. Не хотела бы я, чтобы мой отец прославился таким же плохим гостеприимством.
– Что-то ни один из них не похож на бога, – проворчал Фрейвид. Но он не был боязлив, и смелость дочери, ужасавшая жену, ему самому казалась вполне естественной. Как говорится, всякий по-своему хочет прославиться! – Ну иди, если тебе так хочется. Только возьми с собой огниво. Оно защитит тебя.
Ингвиль взяла у него огниво и повесила на цепочку под застежкой платья. В его тяжести был залог безопасности, и Ингвиль сразу почувствовала себя увереннее и даже взрослее, как двенадцатилетний мальчик, впервые ощутивший у пояса тяжесть настоящего меча.
– Я прикажу разложить можжевеловый костер возле их землянки, – пообещала она. – И пусть все, кто ухаживает за больными, каждый день проходят через дым!
– Верно! – одобрил Фрейвид. – Я вижу, бабка Сигне успела кое-чему тебя научить. Правду говорят, что в женщинах нашего рода есть особая сила. Вот только наследуют ее порой не те, кому надо…
Он покосился на Хёрдис, которая стояла возле угла дома, прижавшись к бревенчатой стене, как будто хотела стать незаметной. Ее темно-карие глаза сердито сузились, острый взгляд не отрывался от огнива на груди Ингвиль.
Это огниво давно не давало ей покоя. Про него говорили, будто оно обладает волшебной силой и в умелых руках способно свернуть горы! Из рода Фрейвида вышло немало выдающихся женщин, славившихся мудростью, даром врачевания и прорицания, и всем им помогало это самое огниво, неприметное, черное, похожее на тысячи других. Но его берегли, как не берегут и золотые кубки, и только самой достойной из внучек его перед смертью передавали бабушки.
Ей, Хёрдис, ни разу в жизни не удалось даже подержать его в руках. Разве Фрейвид когда-нибудь признает самой достойной дочь рабыни! А ей так хотелось попробовать свои силы! Особенно сейчас, когда несколько ее слов, брошенных почти случайно, оказали такое сильное и страшное действие. Если она с пустыми руками умудрилась сделать так много, то что же она сумеет с огнивом? Эта мысль не давала Колдунье покоя. Сам Сигурд Убийца Дракона не так стремился к золоту Фафнира, как она к этому кусочку черного железа. А по силе упрямства со старшей дочерью Фрейвида не смог бы тягаться не только Сигурд, но и сам дракон.
Фру Альви хотела кое-что сказать мужу, но передумала и лишь сердито вздохнула. Не надо было заводить побочных детей, тогда все наследство, и зримое, и незримое, досталось бы детям законным! Фру Альви обладала спокойным и доброжелательным нравом, поэтому много лет мирилась с тем, что под одной крышей с ней живут трое детей Фрейвида, рожденные от рабынь. Она не обижала их, но и радости ей это обстоятельство не приносило. От Йорейды, матери Хёрдис, к счастью, удалось избавиться много лет назад: один проезжий торговец с восточного побережья влюбился в нее и принес Фрейвиду двенадцать эйриров – выкуп, который хозяин удачливой рабыни в этом случае по закону обязан принять. Фрейвид легко отпустил Йорейду: странная темноволосая женщина, высокая и крепкая, родом с какого-то далекого острова западных морей, она была довольно красива, но молчалива, неприветлива и подавляла людей одним своим присутствием. Она всегда была покорна, старательно выполняла даже самую грязную и тяжелую работу, но каким-то образом ухитрялась сохранять достоинство и даже величие в осанке, повороте головы, взгляде больших темных глаз… Конечно, Фрейвид не мог обойти своим вниманием такую красивую и необычную женщину, но по-настоящему не любил ее и даже в глубине души опасался. Все же прочие в усадьбе всегда считали, что у Йорейды дурной глаз. Прожив в усадьбе около десяти лет, она так и не научилась толком языку сэвейгов и лишь изредка произносила несколько самых необходимых слов своим хрипловатым, тоже странным, но таинственным и чарующим голосом, и каждое слово звучало у нее как чудодейственное заклинание. Поэтому никто не удивился тому, что богатый торговец с Белого мыса онемел, завидев ее среди служанок, и до самого отъезда не смотрел ни на кого другого.
