После смерти Оды Нобунаги власть перешла в руки Хидэёси, с чем Иэясу внутренне никогда не мог согласиться, так как полагал, что человек низкого происхождения не может обладать высшей властью в «стране божественных предков». Но пока сила была на стороне Тоётоми, Иэясу обустраивал свой замок в Эдо и не особенно высовывался, что лишний раз говорит о его уме. Попытки его оппонента получить титул сёгуна не удались — происхождение не позволило, придуманная им уловка стать приемным сыном последнего сёгуна из рода Асикага тоже не увенчалась успехом. И потому Иэясу оставалось только терпеливо ждать своего часа. И он его дождался: в 1598 году Хидэёси умер, путь к власти был открыт, и Токугава этим незамедлительно воспользовался. Он разослал по стране две сотни писем, в которых призывал даймё признать свою власть и оказать ему поддержку. На его призыв откликнулась лишь половина, преимущественно те, кто проживал в восточных провинциях страны. Путь к власти оказался непростым и кровопролитным, но Токугава к этому был готов.
15 сентября 1600 года произошло сражение при Сэкигахара, в котором Иэясу наголову разбил своего противника, князя Исиду Мицунари, возглавлявшего коалицию западных феодалов. Теперь уже ничто не могло помешать ему стать сёгуном. И в 1602 году императорский двор начал процедуру юридического обоснования назначения Токугавы на этот пост. Поскольку было доказано, что его род восходит к клану Минамото, то такое назначение с точки зрения японского права было совершенно законным. 12 февраля 1603 года официальный представитель императора прибыл в его замок Фусими и дважды провозгласил: «Производим в ранг», после чего передал Иэясу шкатулку с императорскими указами. Над Японией взошло солнце новой военной династии, которая на долгие 250 лет обеспечила стране мир и процветание.
Ради строгого соблюдения прав наследования звания сегуна представителями рода Токутава, Иэясу через четыре года отрекся от этого титула и передал его своему сыну, на деле сохранив все бразды правления в своих руках. Никто не осмеливался посягнуть на власть Токугава, которая пережила смену 15 поколений. Среди его потомков были и талантливые правители, такие как Иэмицу (1644–1651) и Ёсимунэ (1684–1751); и пассивные наблюдатели, как Иэцуна (1641–1680); и эпатажные личности, как покровитель собак Цунаёси (1646–1709), получивший прозвище «Собачий сёгун». Дольше всех на этом посту находился сёгун Иэнари (1773 -1841), правивший 50 лет, на котором спокойное существование Японии в самоизоляции закончилось. Уже при его преемнике Иэёси (1793–1853) во внутреннюю политику этого островного государства начали вмешиваться великие державы, требовавшие сменить изоляционизм на политику «открытых дверей».
После смерти 20 июля 1866 года Иэмоти, четырнадцатого сёгуна, положение крайне обострилось. Страна была буквально «беременна революцией», но «старая гвардия» привычного военного правления, столько лет обеспечивавшая безоблачное существование японской нации, пусть и в изоляции от мировых процессов, не желала расставаться с отработанными веками стереотипами. Именно на этом переходном этапе японской истории высший пост в государстве занял молодой и энергичный Токугава Ёсинобу (Кэйки), который с энтузиазмом принялся реформировать старое здание японской государственности. Активную помощь ему в этом оказывали французы, которые преследовали свои, далеко идущие интересы. Но и они, и сам Ёсинобу в конечном счете проиграли хитрым англосаксам, которые верно оценили ситуацию, понимая, что японский народ устал от правления военных. Они не просто поддержали, а мощными финансовыми вливаниями подтолкнули оппозицию к свержению прежнего режима под столь милым японскому сердцу лозунгом восстановления прямого императорского правления (чего на самом деле в японской истории никогда не было).
9 ноября 1867 года сёгун официально заявил о возвращении власти императору, а 3 декабря того же года в замке Нидзё в Киото, построенном первым сегуном Иэясу, состоялась официальная церемония отречения. «Я ради блага японского государства беру на себя ответственность предать забвению бакуфу», — этими словами была подведена черта под длительным периодом японской истории, определившим ее самобытность и ту военно–романтичную специфику японской культуры, которая до сих пор будоражит умы современников.
