Оставив императора, послы, Орест и Годичан, отправились в отведенные им роскошные покои дворца византийских императоров.
Взбешенный требованием Аттилы, Феодосий положительно не знал, что предпринять, чтобы хоть несколько умерить требования победителя.
Окружавшие его придворные стояли в недоумении.
Наконец Феодосий встал и дал знак, чтобы его оставили одного.
Придворные, один по одному, вышли из посольского покоя императора, тихо перешептываясь между собою о предстоящей придворной грозе.
Оставшись один, Феодосий в раздумье быстро начал ходить из угла в угол, потом подошел к столу и ударил небольшой пальмовой палочкой по серебряной дощечке, которая висела между двух мраморных столбиков.
Приятный звон серебра раздался в посольском покое и быстро смолк.
На звон вошел евнух Хрисафий и почтительно остановился у дверей.
Некоторое время Феодосий не замечал вошедшего любимца, потом, увидав, быстро подошел к нему, положил руку на его плечо и проговорил:
— Ты прав, Хрисафий: поступить иначе я не могу. С этим согласна и Евдокия. Я ей уже передал о твоем совете. Согласна также и сестра моя, Пульхерия, и Марциалий.
Хрисафий склонил голову и поцеловал лежащую на его плече руку.
— Прав, прав! — продолжал Феодосий. — Но как же это сделать? Я, признаюсь, не знаю.
— Повели мне, властелин, поступить так, как я найду лучшим, — ответил Хрисафий каким-то полумужским, полуженским голосом.
Феодосий помолчал и потом спросил:
— И ты, Хрисафий, надеешься?
— Властелин, — отвечал Хрисафий, — не в нашей власти исполнить то, что хотелось исполнить. Но, как верный раб твой, я приму все меры, чтобы замысел нам удался.
— Ну, хорошо, хорошо, — сказал в раздумье Феодосий, — я тебе верю, много верю, и думаю, что ты поможешь мне. Ступай, делай то, что тебе угодно. Только, пожалуйста, прошу тебя, не беспокой меня: я так утомлен, так расстроен этим варварским посольством, что готов слечь в постель.
Поклонившись и поцеловав руку у Феодосия, Хрисафий вышел и тотчас же отправился в покой к Годичану. Но так как он не знал славянского языка, то взял с собой переводчика, Вигилу.
Хрисафий с Вигилою вошли к Годичану как нельзя более кстати.
Годичан ходил и с любопытством осматривал стены, на которых искусной рукой были написаны картины из греческой мифологии.
— Посол великого царя, — заговорил через переводчика Хрисафий, — не хочет ли осмотреть и другие покои императорского дворца?
Годичан изъявил свое согласие.
Они пошли осматривать императорский дворец.
Дворец действительно представлял много чудесного и восхитительного. В нем было собрано все, что только создало дивного и роскошного человечество той эпохи. Каждый из народов внес во дворец какое-либо свое диво, величие, красоту, прелесть, очарование. Рим внес туда свои соблазнительные термы, с ваннами, каскадами, бассейнами, цветными гирляндами и благовониями. Аравия — свои пушистые ковры, шелки, прозрачные ткани, роскошные седалища и ложа. Север принес туда целые груды бледно-желтых янтарей. Индия — драгоценные каменья, прихотливые раковины, деревья и цветы. Сама Греция — украсила их роскошными колоннадами, картинами и статуями. Это было диво своего века, диво века, когда человек весь свой ум, все свое знание, свой гений вкладывал в созидаемые им громады: дворцы, мосты, сады, каналы и пирамиды.
И до сих пор западная Европа, Африка, Аравия, Персия и Индия полны этими величественными развалинами.
Годичан, никогда не видавший подобных див, приходил на каждом шагу в неописанное восхищение и расспрашивал Хрисафия, как и откуда все это взято, когда и кем сделано, много ли стоило.
Хрисафий через Вигилу удовлетворял его любопытство и вместе с тем прибавлял:
— Все это очень легко приобресть, стоит только захотеть.
Сначала Годичан не обращал на эту прибавку внимания, наконец частое повторение ее показалось ему несколько странным, и он через переводчика спросил у Хрисафия:
— Как так легко?
— Очень легко, — отвечал Хрисафий.
— А как? — спросил Годичан.
— А так: и посла ожидает подобное же богатство, если он перейдет к византийцам.
Годинчан на это возразил:
— Слуге и подданному, имеющему свое отечество, этого сделать непристойно.