Когда-то она влюбилась, крепко влюбилась, она разбила семью своего любимого, и заполучила своего ненаглядного преподавателя в мужья. Теперь она понимала, что именно это и было началом конца, началом её увядания, началом превращения скандинавской девушки в женщину 21-го века. А потом его не стало, и это разрушило не только его, но и её жизнь. Он покончил жизнь самоубийством, и она так и не смогла об этом забыть. С того самого времени она и перестала чувствовать себя молодой и проводила дни в тоске и печали.
Инга взяла трубку. Звонила Таниша. Она рассказала ей, что Дэвид занимался сексом с лошадью. Инга не поверила, хотя Таниша изо всех старалась её убедить, что так оно и было. Ну, может быть, не убедить, что так оно и было, но хотя бы здорово повеселить.
Таниша сказала, что Министерство внутренней безопасности и ФБР скоро придут и заберут все его бумаги, снимут жёсткий диск, опечатают кабинет, ну, в общем, сделают всё, что они обычно в таких ситуациях делают и что теперь каждый, кто увидит Дэвида, должен непременно сообщить об этом охране.
Сердце Инги забилось чаще. Она рассердилась — она терпеть не могла, когда полицейские бывали в библиотеке. Библиотеки — это свобода. Они как факелы в ночной тьме, как цитадели, которые готовы выдержать любой напор всех этих власть имущих гадов.
— Мне пора, у меня дела — извинилась она перед подругой, к большому неудовольствию последней.
Инга прошла в кабинет Дэвида. На его компьютере могли быть фотографии или рассказы, если он действительно занимался сексом с лошадью. Их библиотеку могли посчитать скоплением преступников. Эта мысль была невыносима.
А даже если всё это неправда, у него в компьютере наверняка хранится какая-нибудь личная информация. К примеру… да не важно что, это не их собачье дело?
Она не сильно разбиралась в компьютерах, так что просто отключила его, отсоединила монитор и клавиатуру и отнесла системный блок под свой стол. Потом поставила монитор на столик в углу, как будто тот был сломан и ждал мастера, а клавиатуру отнесла в кладовку.
И когда этот наглый короткостриженный тип с официальным взглядом из Министерства внутренней безопасности пришёл к ней, она не отвела глаз и начала врать, врать и ещё раз врать.
Она чувствовала себя превосходно.
— Я попал, Сьюзи.
— Вижу. Давай рассказывай. Тебе по-любому придётся мне рассказать.
Там, на лестнице, за дверью с надписью «Служебный вход» я и рассказал ей всё, что случилось после того, как ко мне на работу пришла Элайна и попросила заменить её на пару дней.
— Я её помню. Такая немножко не от мира сего. Говорила тихо, хотя и вообще-то была не очень разговорчивой.
— Да, да, да, именно такой она и была.
«Твоя прямая противоположность», — подумал я про себя.
— Моя полная противоположность, — радостно заржала Сьюзан. Я подумал, что её смех можно услышать в читальном зале. — А, помню, она искала работу, но стеснялась сказать об этом. Я бы хотела ей помочь, но, конечно же, мест у нас не было.
Рассказывал я долго, потому что она постоянно меня перебивала и начинала говорить что-то своё, высказывать своё мнение или рассказывать анекдот на тему. Здорово досталось и традиционной многоуровневой системе, и законодательству, и теологии, и истории западных цивилизаций. По ходу разговора она сообщила, что она больше не Сьюзан Коен-Миллер, теперь она — Сьюзи Бэннобён. Она решила сократить имя, потому что решила, что Сьюзан — имя слишком голливудское и слишком уж городское и потому гадкое. А фамилию Коен-Миллер она поменяла ещё два замужества назад. Ей сейчас 33? Или 36? Словом, она поменяла пару фамилий, но, в конце концов, решила остановиться на девичьей фамилии матери. Собственная её не устраивала, потому что это была фамилия отца, а та фамилия была старинной, её носили несколько поколений её предков. Она находилась с отцом в нелёгких отношениях, и ему крайне не понравилось, что она просто вычеркнула его из жизни и решила взять материнскую фамилию, тем самым восстановив изначальное положение вещей — ведь когда-то он заставил мать принять его фамилию.
Эта феминистка говорила так много, что я уже и не думал, что мне удастся закончить свой рассказ. И всё же мне удалось договорить, и я высказал предположение, что всё происходящее тесно связано с выборами: президентом должен стать Скотт, а не Мёрфи.
