Один раз, всего один только раз на баскетбольной площадке мне удался трехочковый бросок.
— Мы будем скучать по тебе, дорогая, — сказал я Зенобии.
Она показалась мне невесомой и воздушной, словно елочный стеклянный шарик, из тех, что мы вешали в Рождество на елку на ферме «Гарбер». Все было так, как она предрекла: «ее звали звезды». Они притягивали ее кровь.
— Мы тебя любим, — тяжело всхлипнула Полли.
— Папочка! — позвала Зенобия со своего высокого пьедестала. И слезы моей девочки брызнули мне на лицо каплями дождя. — Мамочка! — зарыдала она. — Аса!
Резко и мгновенно сжавшись, я сделал бросок. Неплохой — сильный и прямой. И Зенобия беззвучно слетела с кончиков моих пальцев.
— До свидания! — закричали мы хором, когда она воспарила в яркое манящее небо. И неистово, как безумные, замахали руками, словно надеясь создать такие воздушные завихрения, которые притянули бы ее обратно в Центральную Пенсильванию. — До свидания, Зенобия!
— До свидания! — отозвалась наша малышка из звездной темноты и исчезла.
Одна весна сменила другую, каждый год опадали листья, и каждый год приходила зима. Клубника, яблоки, рождественские елки, спаржа, щенки таксы — все это требовало внимания, работа не давала сойти с ума.
Однажды утром, в самый разгар сезона клубники, я стоял за прилавком нашего фруктового придорожного лотка, болтая с одной из постоянных клиенток, Люси Беренс, которая в третьем классе учила Асу, когда вдруг к нам подбежала Полли. Глаза ее буквально вылезли из орбит, как пузыри жвачки, которые так мастерски выдувал Аса.
Она выпалила, что как раз сейчас пыталась распечатать гранки «Назад к Земле», только программа выдала совсем не то.
— Вот. — И сунула мне в лицо листок компьютерной распечатки с ажурными от перфорации краями.
Дорогие мама и папа!
Это передается по сверхсветовой волне, генерируемой нелокальной квантовой корреляцией. И вы не сможете мне ответить.
Я наконец нашла для себя подходящее место, в десяти световых годах от фермы «Гарбер». Когда у меня наступает зима, я могу видеть вашу звезду. Ваша система входит в созвездие, которое напоминает мне зебу. Помните, «З» — зебу? Я счастлива.
Отличная новость. Год назад из тех немногочисленных хилых организмов, переживших катастрофу четвертого июля, развились различные виды млекопитающих — в основном тупайи. А затем, в прошлый месяц, я произвела на свет — вы готовы? — людей. Вот именно, людей. Человеческих существ, наделенных способностью чувствовать, приматов, существ, совсем таких же, как вы. Боже, какие же они умные: автомобили, дезодоранты, поливинилхлориды, все такое. Они мне нравятся. Смышленее динозавров, и у них есть определенная духовность. Короче, они почти заслуживают быть тем, кем они есть: вашими внуками.
Каждый день мои люди засматриваются на небеса, и их взгляды неизменно останавливаются на Земле. Благодаря Асу, я могу объяснить им, что они видят: всю глупость и саморазрушение, то, как вся ваша планета превращается в выгребную яму. Так что передайте брату, он спас мне жизнь. И скажите, чтобы хорошо учился — он станет великим ученым, когда вырастет.
Мама и папа, я думаю о вас каждый день. Надеюсь, все у вас хорошо и ферма «Гарбер» процветает. Поцелуйте за меня Асу.
С любовью, Зенобия.
— Письмо от нашей дочки, — объяснил я Люси Беренс.
— Не знала, что у вас есть дочь, — молвила Люси, хватая алюминиевое ведерко, чтобы пойти собрать себе клубники.
— Она очень далеко, — сказала Полли.
— И она счастлива, — добавил я.
В тот вечер мы вошли в комнату Асы, когда тот упражнялся на ударных, подыгрывая «Апостольской благодати». Он выключил проигрыватель, отложил в сторону палочки и прочитал письмо Зенобии — медленно, серьезно. Затем, зевнув, сунул письмо в учебник математики. Сказал, что пойдет спать. Четырнадцать — тот возраст, когда настроение меняется каждую минуту.
— Ты спас ей жизнь? — поинтересовался я. — Что она имеет в виду?
— А ты не понимаешь?
— Не-а.
Наш сын забарабанил пальцами по учебнику математики.
— Помнишь, что рассказывал Логос о шахтерах? Помнишь, как он сказал, что Зенобия была вроде канарейки? Ну так он перепутал. Канарейка — не моя сестра, а мы. Земля.
