– Я не пойду туда, – внезапно выкрикнул он, – забудь про «Маттеаван».
Я не поверила своим ушам и сначала даже решила, что начинаю думать вслух. Такого случайного совпадения мыслей просто не могло быть. Но тогда оставалось допустить что-то вроде телепатии.
Он пристально смотрел на меня. Сходство с гримасничавшим мальчишкой на фотографии усилилось. Черты Джоула как бы растворялись от лихорадочного жара чужого темперамента.
– Ты и впрямь испугалась, – заметил он. – Еще больше, чем у Дона Педро?
Я отчаянно пыталась найти какое-нибудь объяснение. Но возможностей уже почти никаких не оставалось. Эрике я говорила только о том, что видела миссис Перес. Но может быть, доктор Райхман сказал ей о Доне Педро? И прежде чем умереть, она успела… Но ужас обступал меня, смыкаясь вокруг.
– Ты выглядела так глупо в их идиотском круге. А этот старый колдун – как он суетился, поднимая свечи. Жаль, что я не спалил всю его лавку. – Он усмехнулся.
И тогда все психиатрические интерпретации рассыпались в прах. Кристаллизация процессов вытеснения, вторичная личность, скрытая двойственность – все изобретения XX века растаяли как дым. Я взглянула на лицо моего мучителя и поняла, что передо мной не мой брат, но вселившийся в его тело дух мертвеца.
Люди способны принять все. Не просто терпеть любую ситуацию, но и действительно жить в ней. Нередко полуосознанные мысли, приходящие к нам ночью, кажутся слишком ужасными, чтобы действительно осуществиться: что там за шум – не явились ли грабители? Какое странное ощущение в груди – а вдруг что-то серьезное? И мысли останавливаются, подобно тому как умолкает пластинка, когда поднимается звукосниматель. Но если немыслимое все же свершилось, и звякнувшее стекло обернулось реальным взломщиком, или медицинский анализ подтвердил наши опасения – тогда, едва пережив первый шок, мы тут же принимаемся исследовать новую обстановку и осваиваться в ней.
Первый час нашего плена был для нас страшным шоком. Ужасный нож, уход мистера Ольсена, бесполезный для нас звонок Теда. Однако постепенно мы начали приспосабливаться. Нам удалось проглотить суп из моллюсков и съесть бутерброды. Тонио предложил мне сигарету; я взяла ее и закурила. Мне даже показалось добрым знаком то, что он велел Питеру заморозить рыбу, словно нам предстояло приготовить ее позднее.
Замечательно вели себя дети. Я, по крайней мере, уже общалась с Доном Педро и доктором Сингхом. Но Кэрри и Питер до сегодняшнего дня знали лишь о том, что Джоул употреблял наркотики. Тем не менее дети держались почти естественно. Кэрри даже умудрилась спросить, покормил ли он Уолтера.
– Уолтера? А, кота. Кажется, да, – ответил он.
– Вы хотите сказать, что не помните? – удивилась она.
– Не груби, – предостерег он ее.
– У него есть кошачья дверь, Кэрри, – поспешно вмешался Питер. – С ним будет все в порядке, пока мы не вернемся.
Тут Кэрри, кажется, вспомнила, что мы можем не вернуться. Некоторое время она пристально смотрела на нашего тюремщика.
– Вы захватили тело дяди Джоула? – спросила она наконец.
– Кэрри! – ужаснулась я, но он жестом велел мне молчать.
– Вы, наверное, из космоса? – осведомилась Кэрри.
– Нет, я не из космоса, – возразил он. И я с удивлением заметила, что он заинтересовался беседой.
Но ведь Тонио был всего на пять лет старше Кэрри. Они смотрели одни и те же фильмы и телепрограммы об НЛО и монстрах-пришельцах. Я видела также, что теперь он сбросил маску Джоула. Вероятно, детское тщеславие побудило его показаться во всей красе своей подлинной личности.
– Значит, вы мертвец? – продолжала расспрашивать Кэрри.
– Я больше чем просто мертвец, – высокомерно ответил он и, видя ее недоумение, добавил: – Кажется, богатому поросеночку такое не понять?
Разговор опять становился опасным, и я забеспокоилась.
Но в этот момент послышался шум мотора. К нам медленно подъезжала какая-то машина. Мы прислушались.
– Наверное, мистер Ольсен вернулся, – наконец произнесла я. – Забыл что-нибудь.
– Да? – Тонио снова достал нож. – Ну-ка, иди посмотри, – велел он мне.
Я осторожно встала и подошла к окну. Перед домом остановился бело-голубой фургон местной саффолкской полиции. Я не знала, радоваться мне или пугаться. Барон принялся бешено лаять.
