Оратор вскинул руку:
— Еще одно замечание, — когда наука отрывается от практики, — этот отрыв вреден не только для практики, — он вреден и для науки. Вот небольшой пример: во время войны Германия, как известно, была отрезана от всего мира. Несмотря на это, Германия сумела весьма продолжительное время продержаться против всего мира. Одна из главных причин стойкости Германии — это мощная деятельность немецкой науки, которая мобилизовала себя на сто процентов. У немцев не было, например, нефти. Нам известно теперь, какое огромное значение имела нефть в мировой войне. Как же немцы обошлись без нефти? Война призвала на помощь синтетическую химию. Немецким ученым удалось получить нефть из каменного и бурого угля. Встав на службу практике, наука необычайно обогатилась. В нашем примере, в результате практической деятельности ученых, призванных обслуживать военную промышленность, можно отметить превосходную разработку всех процессов полукоксования. Наряду с открытием способа добывания нефти из каменного угля, можно было бы отметить разработку методов окисления парафина в целях получения из парафина искусственных жиров. Все эти достижения обусловлены тем, что наука тесно связалась с практикой. Конечно, наш пример очень условен. Практика войны не может быть сравнена с практикой социалистического строительства. Связь науки с практикой социалистического строительства — неразрывная и жизненная связь, — дает нам право гордиться нашей наукой и нашими учеными.
Сухой треск аплодисментов прокатился по залу. Юноша повернулся и, глядя под ноги, медленно сошел с трибуны.
Профессор Брюн наклонился к профессору Кроту, наполняя его уши свистящим шепотом:
— Это мой новый ассистент, — из комсомольцев, знаете!..
— Он неплохо говорит, — прошептал в ответ профессор Крот, — очень убежденно и логики у него достаточно.
— Говорить-то они умеют, — совсем тихо прошелестел профессор Брюн, — говорить-то они умеют, а вот на работе как!
— А вы его испытали? — неприветливо спросил профессор Крот, заглядывая в одутловатое лицо собеседника. Миролюбие, вызванное тем, что он долго не видел профессора Брюна, уже улетучилось. Гнилостный рот профессора Брюна вызвал у него тошнотное чувство. Маленькие, коричневые глазки собеседника казались ему изюминками, воткнутыми в сырое тесто.
Не дожидаясь ответа, он отодвинулся от профессора Брюна и стал смотреть на трибуну.
На трибуне стоял профессор Столов.
Опустив глаза, оглаживая пышную бороду, он произносил уклончивые, длинные и путаные фразы. Он говорил о том, что у него нет разногласий с предыдущим оратором и что ему нужно только дополнить выступление предыдущего оратора несколькими поправками.
— Я, — говорил профессор Столов, — не стану, конечно, спорить против того, чтобы наука была увязана с практикой. Больше того, я считаю невозможным существование науки вне связи с практикой. Поэтому я вынужден усомниться в существовании той чистой науки, о которой говорил предыдущий оратор. Науки, которая так или иначе не была бы связана с практикой, по моему, нет. Возьмем такую дисциплину, как математика. Ее, как будто, можно отнести к тому, что предыдущий оратор называет чистой наукой. В самом деле, какая связь между социалистическим строительством и математиком, который интегрирует и дифференцирует? На первый взгляд никакой связи, как будто, нет. Но это только на первый взгляд. Последуем совету Кузьмы Пруткова и посмотрим в корень. Возьмем такой факт, как постройка мостов. Мы осуществляем этот факт в порядке социалистического строительства, в то время как вышеупомянутый профессор занимается своими вычислениями весьма отвлеченного порядка. С точки зрения товарища, который говорил о чистой науке, этот математик заслуживает только презрения. Но представьте себе, что этот математик, вычисляющий годами, найдет такую формулу, которая совершенно изменит обычный порядок инженерных расчетов, предваряющих постройку мостов?
Профессор Столов эффектно смолк и обежал собрание победительным взглядом. Профессор Крот весь как-то взъерошился и слегка даже привстал. Он приготовился бросить одобрительную реплику, как вдруг плотный бумажный комок ударил его в щеку. Обернувшись в ту сторону, откуда был брошен комок, профессор увидел долговязого и необычайно худого человека. Он стоял у книжного шкафа, лицо его, отмеченное острыми скулами, показалось профессору странно знакомым.
