Испытайте же меня, милосердный король, но позвольте предстать перед законным и открытым судом, дабы меня не судили заклятые враги. Праведности моей не страшны позор и бесчестье. Ваши подозрения развеются и Ваша душа успокоится, когда Вы убедитесь в моей невинности. Остановите клеветников, иначе о моей горькой участи будет объявлено всему миру. Посему, сознавая, что я чиста перед Богом и людьми, отдаю себя на милость Господа и моего короля. Однако Вы вольны вынести мне приговор, достойный неверной жены, дабы расчистить путь для Вашей новой пассии, госпожи Сеймур. Из-за нее я ныне нахожусь в опале; увы, не могу помянуть добрым словом ее имя. Вашей милости известно, что мои подозрения весомы.
Но если Вы уже осудили меня и путь к Вашему счастью должен омрачиться моей смертью и позорной клеветой, то я желаю, чтобы Господь простил сей тяжкий грех Вам и врагам моим, ставшим орудием Вашего гнева. Я буду молиться, чтобы Он не призвал Вас к строгому ответу за Ваше неподобающее королю жестокое обращение со мной, когда мы предстанем пред Высшим судом; а в его справедливости я не сомневаюсь (что бы мир ни думал обо мне), ибо небесам очевидна моя невинность.
Согласно моей последней и единственной просьбе, прошу Вас позволить лишь мне одной вынести бремя недовольства Вашей милости, пусть не коснется оно тех благородных мужей, которые томятся из-за меня в тесных застенках.
Если когда-то я заслужила Вашу благосклонность… если хоть раз имя Анны Болейн доставляло радость Вашему слуху, то Вы исполните мою просьбу; более я никогда не потревожу Вас; возношу искренние мольбы Святой Троице, дабы ниспослал Господь все благости Вашей милости, направляя Вас во всех благих деяниях.
Писано 6 мая в скорбной темнице Тауэра.
Анна Болейн
«Если хоть раз имя Анны Болейн доставляло радость Вашему слуху…» Да, доставляло. Когда я был околдован. Но больше никогда, никогда!
Я бродил по коридорам между покоями. Сон не шел ко мне. Я молился о Божьем водительстве. Жизнь представлялась мне кошмарным сном наяву. Дни и ночи смешались сильнее, чем во время приступов мучительной болезни. А за окнами расцветала ясная безмятежная весна, уже белели на зеленых стебельках белоснежные колокольчики ландышей. Южный берег Темзы покрылся густым травяным ковром, украшенным узорами полевых цветов. А во дворце царило безвременье, лишенное связей с внешним миром. Здесь наступил мертвый сезон, проходивший по своим собственным законам.
Преступления — то есть преступные прелюбодеяния — были якобы совершены в графствах Мидлсексе и Кенте, и именно оттуда должны были исходить официальные обвинения. В те ужасные майские дни большое жюри обсудило их и выдало надлежащие рекомендации. Свидетельские показания сочли неоспоримыми, и пятерых обвиняемых ожидало судебное разбирательство. В жюри вошли королевские уполномоченные, одним из которых стал Томас Болейн.
Незнатных придворных — Смитона, Бреретона, Уэстона и Норриса — судили двенадцатого мая в зале Вестминстерского дворца, одинаково пригодном для проведения судебных заседаний и праздничных пиршеств. На радость разинувшим рты и пускающим слюни зевакам фаворитов королевы открыто провели по улицам города.
Перед глазами несчастных уже маячил топор, хотя и с опущенным пока острием. Им предъявили обвинения в тайном сговоре, угрожавшем жизни короля, в греховной связи с королевой, в государственной измене наследникам трона и в нарушении общественного порядка и безопасности.
Смитон признал себя виновным только по второму пункту. Остальные полностью отрицали свою вину. Но всех осудили на смерть. Острие топора зловеще развернулось в их сторону. В тягостной тишине преступников доставили обратно в Тауэр.
Казнь назначили на семнадцатое мая — через пять дней после суда. До этого дня о заключенных предпочли забыть.
Короля обеспокоило то, что признание сделал один Смитон. Он предпочел бы, чтобы все пятеро разговорились на допросах. Хотя сам он ничуть не сомневался в их виновности.
— Я убежден, что она развлекалась с каждым вторым в своей свите, — сказал он.
* * *
Через три дня перед судом пэров в Королевском зале Тауэра по очереди предстали Болейны. На заседании присутствовали двадцать шесть пэров. Герцог Норфолк выступил в роли представителя короля, лорда-распорядителя, заняв кресло под председательским балдахином. По разные стороны от него сидели герцог Суффолк и лорд-канцлер Одли. Был здесь и Генри Перси, унаследовавший титул графа Нортумберленда.
