На следующий день разговоры перешли на брата. Кромвелевские доносчицы сообщили ей о его аресте.
— Я счастлива, что мы с ним теперь так близки, — заметила она.
Кингстон подтвердил, что из-за нее в Тауэр посадили пятерых мужчин.
— С Марком обходятся хуже всего, — сообщила ей одна из шпионок. — Его заковали в цепи.
— Понятно, он ведь не дворянского рода, — безжалостно бросила она и, задумчиво помолчав, добавила: — Теперь обо мне будут слагать баллады. Но на это способен только мой брат. Неужели он умрет? — спросила она Кингстона.
Поскольку он промолчал, она перешла к угрозам.
— В Англии не будет дождей, пока я не покину Тауэр! — зло заявила Анна.
Кингстон невозмутимо пожал плечами и произнес:
— Ради хорошей погоды я помолюсь, чтобы это случилось как можно скорее.
* * *
Между тем Генрих неистовствовал. Он терзался и буйствовал сильнее, чем Анна. Вечером, после того как ее увезли в Тауэр, Генри Фицрой зашел к отцу пожелать доброй ночи. Скорбящий король в смятении припал к его хрупкому плечу и воскликнул:
— Хвала Господу, теперь вы избавлены от этой проклятой и злобной блудницы! Ведь она вознамерилась отравить вас…
Подавив приступ кашля, изумленный Фицрой крепко обнял Гарри: сын утешал отца.
Далее началась пора зловещего затишья. Королева и ее преступные любовники и соучастники томились за стенами Тауэра. Собравшиеся присяжные составили текст официальных обвинений. В работе парламента наступил перерыв, очередное заседание было намечено через месяц. Король запретил покидать берега Англии почтовым и торговым судам. В Европе озадаченно размышляли о том, что могло случиться на нашем острове. Но понимали, что ожидается очень важное событие.
Я начал получать письма. Первым написал Кранмер, высказав изумление и сочувствие:
Меня охватило такое замешательство, что ум мой не в силах постичь происходящее; ибо, сознавая имеющиеся у женщин слабости, я все-таки был о королеве лучшего мнения; это приводит меня к мысли о том, что она не заслуживает порицания. Однако я полагаю, что Вы, Ваша милость, могли пойти на столь суровые меры только в том случае, если ее провинность поистине чудовищна.
Я полагаю, Ваша милость отлично понимает, что, зная о Вашей привязанности к супруге, я почитал ее выше прочих творений Всевышнего. И по оной причине смиреннейше прошу Вашу милость дозволить мне то, к чему меня обязывают закон Божий, мое добросердечие, а также и ее благожелательность, — молить Господа о том, чтобы Он помог ей оправдаться. А ежели королеву сочтут виновной, то я не считал бы себя верным слугой и подданным Вашей милости, если бы не пожелал милосердного смягчения наказания.
Далее, решив переубедить меня, за перо взялась Анна. Но в послании, умалчивая о своих грехах, она — пагубно для себя — обвиняла меня в разнообразных недостатках:
Неудовольствие Вашего величества и мое тюремное заключение привели меня в полнейшее изумление, и я совершенно не понимаю, что мне следует написать и в чем оправдываться. Поразительно и то, что Вы отправили ко мне посыльного, всегда относившегося ко мне, как Вам известно, с открытой ненавистью; и как только он передал мне сообщение, я сразу поняла Ваши намерения. Если, как Вы говорите, правдивое признание может изменить мою участь, то я от всего сердца и с полнейшим смирением готова исполнить Ваши повеления.
Но не воображайте, что Ваша несчастная жена признает вину или грехи, о коих никогда даже не помышляла. Скажу по чести, никто из правителей не имел еще жены более верной во всех отношениях и исполненной самой преданной любви, чем ваша супруга Анна Болейн, — а я могла бы довольствоваться своим именем и положением, будь то угодно Господу и Вашей милости. Никогда не забывала я о том, кому обязана королевским титулом, напротив, с настороженностью ждала подобной перемены судьбы, ибо основанием моего возвышения послужил не слишком надежный пьедестал — а именно увлечение Вашей милости. И вот, малейшей прихоти, перемены настроения оказалось достаточно, чтобы Вашей благосклонности удостоилась другая особа.
Вы избрали меня и возвысили из моего скромного положения до роли королевы и Вашей спутницы жизни, несмотря на явный недостаток моих заслуг и притязаний; меж тем, если уж Вы, Ваша милость, удостоили меня сих почестей, то не позвольте наветам недоброжелателей погубить Ваше расположение ко мне и не допустите, чтобы незаслуженное позорное пятно легло на мое имя и сломало судьбу юной принцессы, Вашей дочери Елизаветы.
