* * *
Беременность Анны протекала хорошо; в ее чреве находилось самое здоровое существо во всей Англии. Пока магия причиняла вред окружавшим ее врагам, спасительный ребенок рос и крепчал.
Колесо года плавно катилось к темному завершению. Язва на моей ноге не заживала, но, по крайней мере, перестала увеличиваться. Фицрой, вызванный мной ко двору под предлогом рождественских праздников, по-прежнему мучился кашлем (он кашлял точно так же, как мой отец), лицо его неизменно покрывала смертельная бледность, однако мальчик не чувствовал ухудшения болезни. Состояние здоровья Марии казалось шатким и неопределенным, и мне предстояла мучительная задача: отказать Екатерине, умоляющей о встрече с дочерью. Шапюи получил от вдовствующей принцессы письмо:
Я умоляю Вас поговорить с королем, пожелайте ему от меня исполниться милосердия и послать ко мне нашу дочь, ибо я сама готова заботиться о ней, следуя наставлениям моего личного лекаря и других целителей. И если Господу будет угодно забрать ее из этого мира, я избегну адских мук и мое сердце успокоится сознанием того, что я сделала все возможное. Передайте его королевскому величеству: мне не нужно никаких иных одолжений. Мария будет лежать на моей собственной кровати в моей опочивальне, и я лично буду неустанно ухаживать за ней.
Я обращаюсь к Вам, зная, что никто в этом королевстве, кроме Вас, милорд, не осмелится изложить королю мою просьбу. Я молю Господа вознаградить Ваши заботы.
Из Кимболтона. Королева Екатерина
Я представил себе плачевную картину: старая, больная Екатерина, сама с трудом волоча ноги, ухаживает за Марией, надеясь своей ревностной заботой вернуть дочери здоровье. Ей хотелось успокоить свое сердце. Но правда заключалась в том, что на ее особу ревностно предъявили права два других претендента: ее болезнь и сеть заговорщиков, стремившихся «освободить» ее, дав императору и Папе повод вторгнуться в наши владения. Марию, безусловно, соблазнит такое развитие событий. В отличие от набожной Екатерины дочь проявляла не просто упрямство, а губительную непокорность! Екатерина еще любила меня, Мария уже ненавидела. Нет, я не мог разрешить им воссоединиться и жить под одной крышей, независимо от надежности охраны.
Я обратил внимание и на незыблемое постоянство подписи Екатерины — даже в положении просительницы она оставалась королевой.
* * *
Рождество проходило в притворном веселье. Пришлось лицедействовать все двенадцать дней. Мы с Анной появлялись на всех праздниках, где ее восхваляли как мать будущего наследника. Принцессу Елизавету привезли ко двору, принарядили и устроили смотрины. Ей было уже два с половиной года, и она — вынужден признать — росла прелестным ребенком. Ее пышные волосы отливали огненным золотом, она всегда пребывала в чудесном настроении и, что самое впечатляющее, обладала живым и острым умом. Малышка знала удивительное множество слов: «ножны», «дуб», «эдикт». Я видел в ней все лучшее, чего только можно ожидать от наследника, и если Господь столь щедро одарил маленькую принцессу, то трудно даже представить, каким будет принц.
Все это время мы с Анной разговаривали исключительно о церемониях. Отныне мы стали противниками, вовлеченными в своеобразный поединок остроумия и жестокости, проводимый по известным мне и ей правилам.
Екатерина умирала. Ее недуг из обычного недомогания, подразумевающего выздоровление, перешел в агонию. В первый день 1536 года я получил донесение от ее лекаря. «Затрудненное дыхание… смертельная бледность… две недели ее организм отторгает любую пищу, сердцебиение слабое и прерывистое, она уже не имеет сил встать с постели…» — написал мне доктор де ла Са, и я понял, что означают его слова. Шапюи получил от меня разрешение навестить ее… но в сопровождении Стивена Вогна — «помощника» Кромвеля.
Пороги личных покоев Екатерины в Кимболтоне обивал ангел смерти. Тем не менее она приняла прибывшего к ней второго января Шапюи.
Сохранив ясную голову и четкие понятия о своем королевском достоинстве, вдовствующая принцесса устроила императорскому послу торжественный прием. Она приказала открыть двери своих апартаментов для Бедингфилда и Чемберлена, соизволив пригласить их на праздничную аудиенцию. «Тюремные смотрители» не видели ее с тех пор, как она, исполненная королевской гордости, закрылась от враждебного мира. Все ее верные слуги, наряду с охранниками, послушно выстроились в два ряда у постели больной, образовав коридор, по которому Шапюи приблизился к ней на коленях. Величественно протянув руку, Екатерина позволила послу поцеловать ее.
