– Это ад на земле! – в отчаянии выдает сказитель. Попугай, успевающий слышать что угодно чуть ли не до того, как это звучит вслух, поправляет: поскольку земли даже с вороньего гнезда не видно, лучше было бы назвать ситуацию «адом на плаву».
Девочка в чокере отвечает за поднятие боевого духа – что странно, сама-то она всегда мрачнее тучи.
– Мы все умрем, и это будет больно, – постоянно повторяла она, хотя каждый раз ей удавалось подобрать новый синоним. Тоже мне боевой дух.
Парень с мешочком костей неплохо навострился предсказывать будущее. Он повсюду таскает останки попугайского папаши, готовый по первому слову капитана разложить их и выдать пророчество.
Повелитель костей признается мне, что бо́льшую часть предсказаний он выдумывает, но говорит достаточно туманно, чтобы ему поверил каждый, кому этого действительно хочется.
– Почему ты так уверен, что я тебя не выдам? – интересуюсь я.
Он улыбается:
– Я легко могу напророчить, что матрос, которому на роду написаны слава и богатство, швырнет тебя за борт.
После чего, конечно, дни мои будут сочтены. Должен признаться, этот парень не дурак.
Штурман занят тем же, чем и всегда. Прокладывает курсы и ищет, чему бы довериться, чтобы добраться до впадины и вернуться назад.
– На тебя у капитана особые планы, – говорит он мне. – Думаю, тебе понравится. – Потом он каким-то образом в четыре шага делает из «особых планов» «опухшие гланды» и начинает обеспокоенно ощупывать свое горло.
– Ты, мой дерзкий двоечник, – говорит мне капитан, – будешь нашим придворным художником. – Одно упоминание отметки заставило мой лоб заболеть с новой силой. Хорошо, что на корабле нет ни одного зеркала, так что я хотя бы не вижу клейма. – Твоя задача – вести бортовой журнал в картинках.
– Капитан предпочитает рисунки словам, – шепчет мне на ухо штурман, – потому что не умеет читать.
Я знаю, что должен ненавидеть капитана всей душой, и все-таки не могу. Не знаю почему. Причины, должно быть, зарыты на глубине Марианской впадины – они явно скрываются там, куда свет-то попадает, только если принести его с собой, а у меня с ним сейчас туго.
Я стою у борта и вглядываюсь в морские глубины, гадая, какие загадки они таят. Поглядев на волны достаточно долго, я начинаю видеть в них существ. Повсюду в воде глаза – изучают и осуждают меня.
Попугай тоже меня изучает. Он важно приближается ко мне по перилам.
– «Загляни в бездну, и она заглянет в тебя»[8], – произносит птица. – Будем надеяться, что бездна ничем не заинтересуется.
Несмотря на неодобрение капитана, я исправно дважды в день поднимаюсь в воронье гнездо, пью свой коктейль и общаюсь с другими матросами – хотя, глотнув из стакана, они, как правило, становятся не очень-то разговорчивыми.
Сегодня море похоже на американские горки, разве что без петель и разворотов, и воронье гнездо раскачивается вместе с мачтой из стороны в сторону, как метроном. Как бы я ни старался держать коктейль покрепче, он плещется в стакане, изредка капая на пол и затекая в щели между досками.
– Знаешь, он ведь живой, – говорит артиллерист – ответственный за корабельную пушку обветренный матрос, чьи руки испещрены отвратительными татуировками. – Он живой и ждет, когда его покормят. – Тут я понимаю, что голос исходит не изо рта матроса, а от одного из черепов на его руке. Того, что с игральными костями вместо глаз.
– Кто живой? – обращаюсь я к татуировке. – Корабль?
– Деготь, на котором все держится, – отвечает череп.
– Им же просто конопатят щели! – удивляюсь я, и все черепа хохочут.
– Давай, успокаивай себя, – произносит обладатель игральных костей. – Но если ты как-нибудь с утра недосчитаешься пары пальцев на ноге, имей в виду: он попробовал тебя на вкус.
Посреди ночи я пробираюсь на бушприт, стараясь избежать встречи с несущими вахту матросами. На этот раз я специально соскальзываю с хорошо отполированного бруса, и прекрасная дева – корабельная статуя, – как я и ожидал, не дает мне упасть. Сначала она держит меня за запястья, потом подтягивает повыше и обнимает своими деревянными руками. Хотя ничто, кроме ее объятий, не отделяет меня от пучины морской, почему-то здесь мне гораздо спокойнее, чем на борту.
