Без предела - страница 134

Пирьо прекрасно знала ответ на этот вопрос. Но что могло случиться теперь? С тех пор минуло почти двадцать лет. Это дело давным-давно покрылось толстым слоем пыли.

– Биртемайя напоминает, ее звали Альберта. И пока они тут ошивались, Биртемайя почувствовала, что для вас этот визит может оказаться фатальным. Ощущение было настолько сильным, что мы посчитали нужным предупредить вас. Вот поэтому я и позвонил. Тебе все это о чем-то говорит?

Пирьо глубоко вздохнула.

– Ты упомянул Борнхольм… Да нет, ничего не знаю ни о какой Альберте. Видимо, тут какая-то ошибка. А ты рассказал им, где мы живем?

– К чему мне сообщать им эти сведения? Нет, я отослал их к Сёрену Мёльгорду и поспешил избавиться от их общества.

Пирьо покачала головой. Идиот перенаправил легавых к еще более тупому идиоту. Ничего хорошего ждать не приходилось.

– Ну, наверняка в таком случае нам ничего не угрожает, правда ведь? – произнесла она с некоторой долей скептицизма.

– Не-ет, не вижу здесь никакой опасности, – ответил Симон. – Наш дружок настолько законсервировался, что с трудом вспомнит, что он делал накануне.

На заднем плане в трубке кто-то забормотал. Кажется, голос был женский.

– Биртемайя интересуется, как вы поживаете, Пирьо. Надеюсь, все отлично?

В первый момент она хотела ответить утвердительно. Рассказать им о том, что у Ату ожидается наследник. Но вдруг ее пронзила боль, прострелившая тело насквозь от поясницы до нижней части живота. На мгновение Пирьо отстранила трубку, чтобы глубокими вдохами-выдохами подавить боль.

– Спасибо за предупреждение, Симон, – поблагодарила она собеседника, стараясь дышать нормально. – Забудьте о визите полиции. Они просто ткнули пальцем в небо. А у нас действительно все хорошо. Передавай привет Биртемайе. Скажи, что я велела ей успокоиться. На этот раз, по всей видимости, она неправильно интерпретировала свое предчувствие.

Пирьо положила трубку гораздо поспешнее, чем требовали приличия, и откинулась на спинку офисного кресла. Боль подобралась к грудине и будила нехорошие подозрения.

Она принялась молиться Гору и высшим силам. Сначала за плод, затем за себя и, наконец, за Ату – беременность внесла коррективы в расстановку приоритетов. Спустя пару минут боль смягчилась.

«Ничего страшного», – убедила Пирьо сама себя и почувствовала, как ребенок в животе пошевелился. «Ничего. Просто организм старается подстроиться. Все-таки я уже немолода. Наверное, так и должно быть».

Симон Рыбак вспомнил про Сёрена Мёльгорда. Может, стоит позвонить ему и припугнуть, чтобы молчал? Или лучше не трогать его?

Она покачала головой. Слишком высок был риск, что безмозглый простак ляпнет о ее звонке кому не следует. Сёрен Мёльгорд был самым слабым звеном в их сообществе. Он всегда поддавался искушениям и потому легко уступал любому давлению. Но что же мог он рассказать? Абсолютно ничего. Разве она не была в лагере Элене единственным человеком, помимо Ату, кто знал об Альберте? Конечно, только она и Ату.

Пирьо снова покачала головой и постепенно начала расслабляться, по мере того как утихала боль в животе.

Раздался стук в дверь.

Она расправила складки на тунике.

– Входите!

На пороге стояла Валентина и держалась за дверь, словно извинялась за свое вторжение и не собиралась входить внутрь. Пирьо подозвала ее ближе. Она была матерью для всех учеников, и ее кабинет выполнял роль исповедальни, консультационного учреждения и центра социального обеспечения. Здесь не отказывали никому, кто обращался с какой-то проблемой, а Валентина явно пришла с проблемой – ее вид красноречиво говорил об этом.

– У тебя что-то стряслось? – спросила Пирьо, прежде чем женщина села на предложенное место. Надо поскорее уладить проблему, чтобы получить возможность поразмыслить в спокойной обстановке. А потому она применила точно такую же технику расспроса, какую применяла в практике платного консультирования – прямые и жесткие вопросы. – Ты в чем-то разочаровалась? Или некие силы противостоят воцарению в твоей душе любви и мира? Скажи, Валентина, по этой причине твое лицо сегодня изобилует морщинами?

Женщина затрясла головой. Когда Пирьо встретилась с Валентиной впервые, душа той была глубоко ранена постоянным подтруниванием со стороны коллег и физическими издевательствами со стороны сожителя, который обращался с ней как с проституткой или как с животным. Наконец приняв решение обратиться в Академию, Валентина воспринимала себя как инструмент с весьма ограниченной областью применения, который спустя некоторое время сломается и окажется на помойке. В тот период ее единственной движущей силой было отчаянное стремление к признанию, несущее печать ненависти к себе и убежденности в собственной неполноценности.