Следствие затягивалось. Только напрасно думал Курасов, что это результат его умственных ухищрений. Затягивал следствие Ковалев. Пока он находился на свободе, пока грабежи заканчивались благополучным дележом добычи с последующей обильной выпивкой, он мог хорохориться, мог даже дерзить своему лидеру — все-таки они были свои люди, из одной шайки. Теперь, оказавшись за решеткой, не находил себе места, затравленно метался по камере. Из всех ее углов мерещились немигающие зеленоватые глаза, наяву и во сне слышал леденящий душу голос: «Спалиться — умри, а держи язык за зубами. Расколешься — из-под земли достану».
«Нет, — скрюченными пальцами сдавливал себе горло Ковалев, — нет, нет!».
Ему так хотелось жить! И брал на себя вину за все кражи, даже за те, в которых не принимал участия. Лишь бы выгородить Курасова, лишь бы не попасть под дуло его обреза. Но если шила в мешке не утаишь, то и от очевидных фактов без конца отнекиваться не станешь. Тем более пусть и с опозданием, однако до сознания Ковалева дошло: о каждом из «специалистов» по сейфам работники милиции имеют обширные сведения. Заметно поубавил ему твердость духа и обыск. Как надеялся Виктор на его благополучный исход, ведь награбленные деньги спрятал вроде бы надежнее некуда. А нашли! Забрались на голубятню, извлекли из ящика засыпанные кормом для беспородных сизарей и благородного турмана две трехлитровые стеклянные банки. На одной банке по красочной этикетке «Томатный сок» химическим карандашом было выведено «моя», на другой — «Венькина». В обеих — тугие пачки трешек, пятерок, десяток.
— Прогресс! — невесело пошутил Переславцев, передавая герметически закупоренные банки Алексееву. — При царе горохе монеты в глиняной кубышке держали...
Деньги пересчитали, оказалось: в «моей» — восемь тысяч семьдесят пять рублей, в «Венькиной» — семь тысяч тридцать.
«А сколько же у Курасова и, главное, где они?» — в который раз задавал себе безответный вопрос Алексеев.
То, что у Курасова должны быть немалые деньги, сомнения не вызывало. Он не пропивал их, как это делал его родной братец, не тратил на случайных женщин, как Гайданов, не разбазаривал на разные радиопогремушки, как Ковалевы, в то же время при дележе брал себе за «старшинство» значительно больше. А брать было из чего. В составленном несколько месяцев спустя «Обвинительном заключении по обвинению Курасова В. В. и других» говорилось: «Общая сумма материального ущерба, нанесенного государственным организациям и отдельным гражданам, составляет 100 048 руб. 38 коп». Однако обыск следовал за обыском, а обнаружить награбленные деньги не удавалось. В конце концов было решено проверить каждый метр приусадебного участка. Двинулись с миноискателем и сразу же сигнал: есть! Копнули лопатой подталивую почву и извлекли... изъеденный ржавчиной лемех от допотопного плуга. Потом пошли пустые банки из-под консервов, кусок рельса, моток проволоки, зубья сломанной бороны — все что угодно, кроме денег. Вернулись снова в дом, в сарай, в амбар — результат прежний: пусто.
Курасов ехидничал:
— Ищите, ищите, до второго пришествия Христа, кхе- хе-хе, еще далеко.
— Да нет, — парировал Алексеев, — управимся раньше.
Наверное, в десятый раз вошли в слесарку, где при первом же обыске изъяли обрез с патронами и орудия грабежа: «фомку», ножовки, ножницы по металлу, мешки... В углу громоздились железные заготовки, похожие на круглые пеналы толщиной с руку взрослого человека. Их тоже до этого неоднократно осматривали, ощупывали — ничего, можно бы оставить и в покое. Но Попов не оставил.
— Понянчусь-ка еще...
Стал сосредоточенно, не спеша перекладывать заготовки с руки на руку и насторожился: одна оказалась вроде бы легче, хотя по размеру не отличалась от остальных. Почудилось или в самом деле? Принес железяку из затененного угла к верстаку, на который бил через окно прямой свет. Здесь и лупа не потребовалась, было видно невооруженным глазом, что поперечная риска с волосок разделяет заготовку на две неравные части. Попов, затаив дыхание, ту часть, что короче, осторожно- осторожно повернул против часовой стрелки. «Пенал» открылся. В высверленной в нем полости лежали свернутые в трубочку сторублевые бумажки.
