Ян перестегнул пуговицы на рубашке так, как надо. Молнию куртки защёлкнул до подбородка. Сил бояться больше не осталось.
Он спустился в переход, и сначала пошёл, а потом побежал в обратную сторону сна.
Пройдя под железнодорожными путями, он вышел в пустынные улицы старого города. Нарядные двухэтажные домики казались декорацией. Кособокие булыжники под ногами, никаких тротуаров, только выступающие крылечки в одну-две ступеньки. Нигде ни огонька в окнах, лишь горит неуместным здесь белёсым дневным светом один фонарь из трёх.
И снова — холодный мокрый язык чужого внимания облизал его от пяток до затылка. Ян шарахнулся в сторону, обернулся — но здесь никого не было и не могло быть. Наверное, так начинается паранойя.
Но сколько бы успокаивающих слов он себе не говорил, ноги сами понесли вперёд, словно только в движении было спасение, быстрее, быстрее!
Спотыкаясь и поскальзываясь, Ян нёсся по спящей бюргерской улочке.
— Мы бы стали счастливее всех, — задыхаясь, запел он, и мысленно зажал гитарный аккорд.
— Если б мы смогли найти, — Е-Эм — А-Семь, Е-Эм — А-Семь, всё просто!
— Великий корень зла в пустых колодцах любви… — впереди улица расширялась, постепенно превращаясь в площадь.
— Джим Моррисон давно уже мёртв… Но мы верим в то, что он ещё жив… — снова вгоняющее в дрожь касание чего-то чужого, сильное, более чёткое, чем раньше.
— И собираем пыль давно остывшей звезды…
Дыхания уже не хватало, Ян перешёл на шаг, упрямо продолжая проговаривать слова. Песней это назвать было нельзя, но так он хотя бы слышал собственный голос:
— Наша смерть нас гонит вперёд,
Наше время движется вспять,
Мы все — большая стая гончих псов!
[33]Площадь, вытянутая к Яну клином, в широкой части была превращена в рынок. Чередовались красные и жёлтые тенты. Под некоторыми стояли стойки-витрины, под некоторыми — широкие низкие лотки. Ветер трепал блестящие от воды полотнища, и рынок волновался как море. Чувствуя себя Моисеем, Ян вошёл в центральную аллею, и воды расступились перед ним. Слева показался зазор между палатками.
Еле видимая в дождливой темноте башня нависала над площадью как мёртвый маяк. Минутная стрелка на башенных часах качнулась и упёрлась в «XII». Ян зажал руками уши, чтобы страшный гром колокола не лишил его слуха. Но вокруг стояла мёртвая тишина, разбавляемая только шелестом падающих струй.
Ян прошёл между палатками и спрятался под козырёк телефонной будки. Потрогал пальцами скол на пластмассовом кожухе таксофона. Посмотрел на просвет через поцарапанное стекло. Нашёл в кармане подходящую монету.
Последовательность цифр даже вспоминать не пришлось — пальцы сами нажали нужные клавиши.
Приятный женский голос, уже слышанный им однажды на Остендштрассе, напевно произнёс: «Dynamische Strukturen!»
«Во-во, динамо какое-то!» — сказал тогда Вальдемар, вспомнил Ян, смехом приостанавливая текущие по щекам слёзы.
«Наберите внутренний номер абонента, или нажмите „ноль“ для отправки факса, или дождитесь сигнала автоответчика».
Откуда-то из-под цветочных навесов ветер пригнал скомканный в шар кусок плотного целлофана. Разбрасывающий хаотические блики прозрачный «перекати-поле», кувыркаясь по центральной аллее, скрылся за тентами. Длинно пискнул автоответчик.
— Вы слышите меня?! Оставьте меня в покое! Меня зовут Ян Ван, и я понятия не имею, как вы забрались ко мне в голову! Просто исчезните!
Он бросил трубку на рычаг и снова вышел на середину площади. Как бы он ни встал, как бы ни повернулся, кто-то неотвязно смотрел ему в спину.
Четыре улицы лучами расходились от площади, и Ян стоял так, что видел начало каждой. Нельзя бежать, понял он. Иначе это просто меня доконает.
Сжав кулаки, широко расставив ноги, он стоял в незнакомом городе посреди пустой площади и ждал непонятно чего. Но когда в одной из улиц сначала показался свет фар, а потом и сами фары прорезали ночь, выхватывая Яна из темноты, он всё-таки побежал.
Горячий обруч всё крепче стягивал лоб. Мимолётная мыслишка о том, что просто кто-то едет домой, и сейчас огни уплывут в сторону, умерла быстрее, чем фары повернулись вслед за направлением движения Яна.
