- Нет, - она весело покачала головой.
- Жалко. Мне с детства хотелось уметь что-нибудь... "нечистое".
- Зачем?
- Я наколдовал бы женщину, которая принесла бы мне удачу. И если она полюбила бы меня, я сделал бы ее счастливой.
- Значит, уже не надо колдовать, - она обняла его, целовала ему руку, ласкалась.
- А чего бы ты хотела? - спросил Барин по-барски.
- Жить, - она ответила без паузы.
- Умница, - он рассмеялся и ласково прижал ее к себе.
Они не видели, что в щель двери за ними смотрит Халим. Он теперь постоянно следил за ними. О чем он думает, было неясно: он умел делать бесстрастное лицо.
Но - подсмотрев за ними - Халим шел в прихожую, где стояло зеркало в серебряной оправе, и там; от души, не стесняясь (он знал, что они не придут), рассматривал себя. Делал выражения лица, осанку.
Странно, но ему больше всего нравилось, когда лицо его становилось сладким и слезливым, нежным.
Как сахар.
Как сливовый отвар.
Потому что после такого "отвара" ему хотелось плакать и грустить о себе.
И он успокаивался, забывал о Барине, мел полы под свою, нехристианскую песню.
А потом опять шел подглядывать.
Мари и Барин, наконец, выбрались из спальни и пошли осматривать остальные комнаты дома. В доме шел ремонт, видимо, давно. Можно было разглядеть остатки старого устройства и комнаты, почти готовые.
- Здесь будет камин, - показывал Барин. - Придется пробить крышу, но я знаю мастера, сделает. Двор накроем стеклом, и там будет оранжерея. Скоро опять будут модны оранжереи, я всегда чувствую! - он был горд и доволен своим "творчеством".
- А было лучше, - сказала Мари, рассматривая еще не содранные обои из серенького ситца. Запертую дверь.
- Вот это? - удивился Барин. - Ты не поняла. Я делаю новый вид дома, по лучшим образцам. Здесь все будет настоящее: мрамор флорентийский, спроси! - он пожал плечами.
- Я поняла, - согласилась она.
- Потрогай камень, он теплый, - и Барин приложил ее руку к мрамору, из которого будет камин. - Чувствуешь?
- Да, - глухо ответила она.
Они обедали в столовой, и Барин спросил, серьезно глядя на Мари:
- Что значит "было лучше"? Ты что, уже... "вылупливалась" в этом доме? Откуда ты знаешь, как было? Или я могу сделать только хуже?
- Нет, - она испугалась. - Мне все нравится. Просто раньше я не любила камень.
- Нет, если ты чувствуешь что-то своими... волшебными мозгами - ради Бога, но почему надо унижать?
- Если тебе нравится, значит, так надо, - ответила она. - И не бойся: я буду жить только с тобой.
Он рассмеялся:
- Обязательно позову фотографа, когда испугаюсь!
- Обернись!!! - крикнула она.
Он обернулся, увидел свое отражение в зеркале: дурацкое, испуганное. Мари радостно засмеялась: видел?
- Конечно, женщине много мозгов не обязательно, но чуть-чуть мозгов иметь все-таки необходимо, - сказал он, принимаясь за обед.
Мари заплакала.
- А теперь, оказывается, - это он ее обидел, - сообщил Барин.
Она плакала, морщилась.
- Нет, это не обед, - он бросил на стол салфетку и ушел.
"Прошу продлить мне срок сдачи моей книги, - писал он быстро, деловито, как "писатель". - Дела в моем имении не двигаются: вы знаете, как у нас работают без хозяина. А письма, которыми меня одолевают наши дамы и которые я не могу оставить без ответа..." - Он отложил перо, встал и прошел в спальню, где сидела Мари с распухшими глазами.
- Где-то были чернила... - он поискал на секретере. - Если хочешь, извини. Просто дом должен иметь свое лицо. Раньше это был чужой дом. Что же страшного в том, что я хочу хоть что-то изменить. Пусть по-своему. Но по-своему. И все.
Сел рядом. Посидели, не касаясь друг друга.
- Посмотрим вместе, - сказал он. - Ты хозяйка.
И в кабинете, разложив на полу план перестройки дома, ползали по нему на коленях, разглядывая мелко нарисованные цветочки в будущей оранжерее, фигурки хозяина и хозяйки, беспечно наслаждающихся уютом дома.
- Спорим, не орхидеи? - Мари улыбалась.
- Как - не орхидеи, когда вот - справочник! - Он, не вставая, взял справочник "О цветах", открыл заложенную страницу и показал Мари рисуночек, потом сравнил с цветочком на плане. - Нет, не орхидеи. А кто?
