А Маруся их вдруг как оставила, как побежит к мальчику, у которого голова большая, заплакала даже, говорит:
- Скажи дяде Ване, пусть он со мной живет, как с женой. А хочешь - ты приходи!
Мальчик говорит:
- Зачем?
Маруся на него посмотрела и говорит:
- А у тебя живот больной.
Мальчик говорит:
- А ты откуда знаешь?
- Я захочу - вообще тебя вылечу! - Маруся говорит и смеется.
- Ну захоти!
- Дурак, - Маруся сказала. И ушла совсем.
Потом на кладбище зашла. К могилке маминой не пошла.
Постояла.
Говорит:
- Мама.
Ночью у Маруси никто из деревни не был.
Наташа в ту ночь колдовала. Молодая, конечно, просто так стала превращаться.
Лисой ей понравилось.
Обратится в лису, пробежит по деревне. А потом остановится, человеком обернется - и опять лисой. Лает, мужиков за ноги хватает. Только Ваню не трогает. А он - довольный.
Мужики говорят:
- Наташка, уйди, сучка! Нельзя просто так оборачиваться! Сдохнешь!
А она не уходит.
Так жалко ее было.
Все тогда погуляли.
Почти что две четверти вина выпили.
Бабушка Надя даже матюкливую песню спела:
Когда серьги протыкают,
Завсегда уши болят.
Когда целочку ломают,
Завсегда края болят!
И прямо всю песню спела, до конца!
А ей тогда уже сто лет было!
Девочка горбатенькая говорит:
- Пойдемте к Марусе, она одна боится!
Куда там.
Кто-то видел: Маруся на горке сидела, смотрела на всех. Вроде ничего была, смеется, рот платьем закрывает. Особенно когда бабушка Надя пела.
А кто-то вообще думал: это Оля сидит. Хотел напугать всех.
А нет. Посмотрели: а это Маруся сидит.
И в другую сторону смотрит.
И все.
Девочка горбатенькая утром дозвалась, все пришли, а Маруся уже мертвая. Руки закинуты. И тоже раздетая, как Оля была.
Все смотрели.
Ваня говорит:
- Я знал: ее Оля все равно ведьмой сделает. Ее нельзя по-людски хоронить.
Девочка горбатенькая говорит:
- Неправда! Она мне сама говорила!
А Наташа говорит:
- Она мне сама сказала, что ведьмой будет.
- И даже не плакала, когда мать хоронила.
- Вторая смерть до сорока дней, значит, третью жди.
- Какая Оля ведьма! Ведьма, когда умирает, страшная!
- Ну прямо, конечно! У нее всегда корова прямо к дому приходила! И ручей ни разу не замерз!
- Ни разу.
- Нет, по-людски нельзя хоронить.
И похоронили Марусю как ведьму: она же не причащалась.
Гроб заколотили, потом яму вырыли под порогом, гроб в нее пронесли.
На развилку пяти дорог понесли, далеко.
Гроб закопали и кол осиновый в него вбили: если еще живая, чтобы умерла.
А Маруся из-под земли ка-ак застонет!!
Ваня обрадовался:
- Я говорил: ведьма!
А мальчик с большой головой говорит:
- А она меня вчера к себе звала! А я не пошел!
Все пошли обратно. Девочка горбатенькая одна осталась.
Разговаривала долго. Кол даже хотела вытащить.
Разве вытащишь?
Говорит:
- Маруся, я все время буду приходить.
Тоже ушла.
Обратно шли, на камушке один мужик пьяный сидел, из другой деревни.
Ему мужики говорят:
- Тебе сказали не приходить?!
Он говорит:
- Чего?!
И как стал драться!
Сначала его откидывали, а потом - он же все равно лезет - как стали бить!
Чуть не забили.
Потом бросили, пошли домой. Один кровью плюется.
А тут снег пошел, осенний. Самый злой снег: на голову падает, больно. В смысле, град, конечно.
И уже ругаться стали, что так далеко захоронили. Вот сейчас бы опять подрались.
А Ваня как закричит:
- Ой, вон же Роза, бабушки Надина свинья!
- Где?
Стали свинью ловить.
А свинья, когда с кабаном побудет, скачет, как дикая. А Роза была уже не настоящая свинья, а помесь от кабана. Ноги длинные, на любую горку карабкается.
Еле поймали.
Мальчик с большой головой поймал.
Грязь со свиньи обтерли, гладят.
- Сейчас с бабы Нади возьмем. По весу. Сколько тут? - свинью подергали. - Еще четверть! Скажем: баба Надя, жалко, что Роза убежала! - и смеются, счастливые.
И свинья довольная.
Четверть - это вина, значит.
Несли попеременке: тяжело все-таки.
Уже град прошел, когда к деревне подошли.
Вошли - а деревня рассыпалась вся. Трухой.
Ничего не успели сделать - все рассыпалось.
Но люди остались.
Стояли долго.
2. БАРИН
- А сегодня... тебя! - Барин, выглянув из избы, ткнул в одного из сидящих на лавочке.
