Он отпер запертую на засов дверь, где оставил Мари.
Ее не было.
Он открыл задвижки на окнах, выглянул зачем-то.
- Мари, - позвал спокойно.
Ему не ответили.
Он снял перчатки.
Выдохнул изо рта воздух.
Подумал.
- А! - и засмеялся. - Наверное у собак.
Он вышел во двор - ее не было.
Но ему показалось, что она здесь. Он прошел по снегу, по которому она каталась совсем недавно, подошел к собачьей конуре и сказал:
- У-тю-тю!
Щенки пискнули, сука зарычала. Он не заметил, не слышал.
Мари не было.
Но когда-то она была здесь, и поэтому она была здесь и сейчас.
Дохнул ветер - и Барин повел плечами и обернулся: нет. Никого. Нежность и ласка, тоска по нежности и ласке охватили его, и он растерялся. Потому что не спал, потому что не знал, что делать с этим ощущением.
Звука в воздухе не было, но было дыхание, от которого звучали замороженные в снегу деревья, и, казалось, их цвет менялся от движения ветра.
- Надо поспать, - сказал он себе. - Надо было действительно удавить ее и все.
- Барин, Халима поймали, - сказали ему. - Начинать?
- Что? - спросил он.
Он прошел на конюшню, и Халима пороли при нем.
Он стоял до последнего, едва заметно дергая щекой на каждый удар, как будто бил сам.
И удовлетворился виденным.
Он прошел по недостроенному дому, не видя ничего толком.
Вошел в кабинет и решился работать. Осмотрел предметы на столе, переставил их... и не заметил ничего, что сделал.
- Ну что же. Через некоторый перерыв, наконец, появилось свободное время. Сколько времени! Господи же!.. Нет, я помню, почему и куда, мне стыдно, и мы сейчас займемся делом.
Рядом, сбоку, стояло маленькое венецианское зеркало, и он увидел в нем себя.
В нем, отраженном, была такая мука, такая страсть!
Он не узнал себя в зеркале. Ему стало, наконец, страшно.
- А где у нас дагерротип Сергей Андреевича? - он подвигал ящики стола, вспомнил, что никаких дагерротипов нет и быть не может. - А, да. Я сам и сжег. Жалко. Можно было бы посмотреться и сравниться.
Он отвернулся от зеркала, взглянул опять, чтобы удостовериться, что ему совсем не страшно смотреться на себя в зеркале. И замер: за его отражением в зеркале отражалась открытая дверь кабинета.
Он оглянулся: нет, дверь заперта.
Было бы оскорбительно сознаться в том, что ему не по себе.
Он отвел глаза от зеркала и убрал его как будто случайно.
- Начнем, - сказал он.
Перед ним лежала его будущая книга.
- Ничего себе! - сказал он громко, как будто для посторонних. - Это сколько же времени прошло? Год? Сто?
Он посмотрел на часы, но не мог бы сказать, сдвинулось ли время в какую-то сторону. Часы, может быть, стояли.
Он сломал стрелку, когда-то уже сломанную и теперь склеенную. Придвинул рукопись ближе и прочел вслух:
- "Итак, время. Оно придумано человеком и только им. Для того, чтобы имитировать несколько миллионов жизней. День - жизнь. Час - жизнь. В детстве это естественно и неосознанно. Время - это придуманная условность. Так же как дьявол. Дьявола нет. Он придуман для устрашения и оправдания. Время не измеряемо. Время не имеет никакого отношения к Божественному".
Он взял перо и хотел продолжить мысль, но мысли не было. Руки дрожали. Ему стало страшно от того, что так сильно дрожат руки.
- Она в спальне! Она просто спит! - вдруг осенило его. Он сумел додумать:
"Никогда не надо думать о зле. Иначе зло материализуется".
И сумел даже аккуратно положить перо на место. Улыбнулся.
Закрыл рукопись и вышел.
Он пошел по анфиладе комнат, и пока шел - понял, что Мари нет в спальне.
Спальня была пуста. Аккуратно и мертво прибрана.
Он закрыл дверь спальни и пошел обратно.
И, пока шел, понял, что Мари действительно исчезла.
Руки его отяжелели, ноги не шли.
Он остановился, оглянулся на черную анфиладу комнат, - и ужас, пронизывающий, беспощадный, объял его:
- Вот и все, - сказал он.
Мари казалось, что она найдет его, как только выйдет из дому. Но через минуту она уже заблудилась.
Она шла по каменному городу и не знала, кого она ищет.
В витринах магазинов, на поверхности Невы видны были отражения людей, когда-либо смотревшихся в них.
Мари шла и внимательно вглядывалась в лица-отражения, ища среди них близких или знакомых. И не находила. Или наоборот: узнавала кого-то незнакомого.
