Он начал привыкать к одиночеству. Первое время просто не отдавал себе отчета, насколько оно невыносимо. Подолгу нежился на солнце. Время от времени ему позванивал уже тяжело больной Джорджо Амири. Высмеивал великосветских дам, абсурдную протокольную строгость на их приемах. На свадьбе очередного внука Моники Бекер подали омерзительное шампанское, зато свадебные подарки были выставлены на всеобщее обозрение как музейные ценности. «Ужас, дорогой друг, ужас да и только!» Сам Амири уже не выходил из дому, но смаковал слухи.
Летняя жара становилась невыносимой. Жюльен начинал ненавидеть свой дом. Очарованный первое время его строгими архитектурными формами, его почти деревенской уединенностью в конце узкой дороги и террасным садом, он теперь видел лишь две выстроенные по соседству виллы, отделенные от его дома узкой полоской насаждений. Его слуха достигали все звуки с этих вилл, он проклинал пса, что лаял по ночам, и самих владельцев, хотя это и были известные в городе, состоятельные люди, они занимались постройкой современных домов, на его взгляд омерзительных.
Вскоре консул прервал все свои связи с городом. Жара, но особенно туристический сезон вынудили его больше не появляться на улицах с их ставшей еще более агрессивной, еще более развязной по сравнению с весной фауной. Ему ненавистны были семнадцатилетние юнцы, которые составляли основную массу крикливых орд, захвативших Н. Он невзлюбил их бесцеремонность, вульгарность, громкие голоса, но еще больше проявления нежности неважно где: на скамье, на мосту, посреди площади. Он не переносил этих инфантильных любовников, которые целовались, даже не замечая тех. кто был рядом. Он был одинок, влечение к женщинам оставило его, и он терпеть не мог тех, кому было восемнадцать и кто любил так, как любят в восемнадцать. Он знал: вот они, эти юнцы, или им подобные и занимаются любовью в автомобилях, порой он даже начинал понимать маньяка, который выслеживал их и разом утолял свое отсутствие желания и свою ненависть. Если он еще иногда выходил вечером на прогулку, привлеченный вызывающим оживлением улиц, то устраивался на террасе кафе или просто стоял на углу какого-нибудь особняка, наблюдая за парочками, без устали предающимися своим инстинктам. При этом им владела одновременно любопытная смесь чувств: ненависти и гипнотического воздействия со стороны обнимающихся, от которых он не в силах был отвести взор. Как-то вечером он поднялся на холм к церкви Сан-Роман, откуда зимой осматривал заснеженный город. Собственно церковь была не за городом, а на краю его, в черте старинных крепостных стен. Дорожка, ведущая к ней, петляла по парку, где с погашенными фарами стояли в ряд автомобили. Любовники уединялись здесь вдали от проселочных дорог, где их мог подстерегать монстр. Несмотря на жару, стекла машин были запотевшими. Иные были закрыты газетами, плохо скрывавшими то, что творилось внутри. Жюльен оставил машину у церкви и стал спускаться по извилистой тропке. Однако не спешил, безотчетно пытаясь заглянуть внутрь автомобилей. Вдруг откуда ни возьмись появилась полицейская машина. Его осветили, пришлось показать документы, объясняться. Вид его консульского удостоверения успокоил полицейских, и они проводили его до автостоянки. Посмеиваясь про себя, он подумал, что его, видно, приняли не иначе как за монстра, и еще больше возненавидел бесстыдных юнцов. Перед глазами всплыла обнаженная девичья грудь, подсмотренная за стеклом одной из машин.
Несколько дней спустя в местной сатирической газете появилась заметка. Речь в ней шла о некой ночной пешей прогулке, а также о соблазненной служанке. Прямо он назван не был, говорилось об одном иностранном консуле, бывшем некоторое время весьма популярным в Н. Жюльену пришло в голову, что инициатором подобной злой шутки мог быть Беппо или Питер Мэш, не любивший его. Жюльен хотел объясниться с ним, может быть, вызвать его на дуэль. Но потом решил не делать этого. М-ль Декормон не могла не прочесть этой гадкой заметки, однако не обмолвилась о ней ни словом. По все понимающей улыбке г-на Бужю Жюльен заключил, что тот уж точно ознакомился с ней. С этого момента он стал пренебрегать своими служебными обязанностями. Почту и бумаги на подпись ему доставлял Джино. М-ль Декормон обсуждала с ним все важные вопросы по телефону, Жюльен почти не выходил из дому, разве что иногда ночью.
