На фотографиях предвоенного времени его черты лица необычайно мягкие, в большинстве случаев он сквозь очки смотрит в книгу. Фотография, где Вилли снят на отдыхе на побережье Балтийского моря с семьей, которая всегда отдыхала там летом, мы видим двух хилых мальчиков. Но за мягкими чертами Вилли скрывается его значительное «я». Он может быть и надменным, и суровым. Общительность не в его характере. В «летней легенде» Вольфзангер, в тексте, посвященном его отдыху в отпуске на Балтийском море, он рассказывает, как его сверстники строят замки из песка, а его интересует совсем другое. Он внимательно следит за отцом, прислушиваясь к его беседе с владельцем морского порта. «При этом, — пишет он, — я делал выводы о роли рабочего человека и праздного одиночки в обществе». О всегда расценивает себя как исключительное явление. Но это станет причиной его частых депрессий («такова моя участь, всегда нести только эту печаль»). Он чувствует свою неспособность к созиданию серьезных произведений, которая тащит его назад при всем его таланте. Вольфзангер позволяет себе маленькие заскоки, чтобы выделиться на фоне других людей. Так, он не ест, например (по крайней мере, до службы в армии), сыр. Даже купание вызывает у Вилли чувство сопротивления и, по его собственному выражению, нежелание мыться говорит о его неповторимости.
«К ужасу общества, которое не может выносить отступления от общепринятых правил и которое поражает всякая обособленность, я предпочитал вместо старой привычки просто подставлять свое тело воде и солнцу, обильно смазывать его маслом и потом уже лежать на солнце. И меня бесполезно было уговаривать».
По-настоящему понял его, пожалуй, только школьный товарищ Рольф, который был по расистской идеологии нацистов «недочеловеком» и позднее депортирован в Освенцим. С ним он спорит по поводу литературы и играет в шахматы вплоть до истощения. Эта дружба, пишет Вольфзангер, была в те годы для него большой частью жизни. Однако дистанция между обоими друзьями постоянно ширилась. Они поссорились окончательно, когда Рольф в сентябре 1942 года — за немного месяцев до его депортации — заявил, что Вольфзангеру нет смысла заниматься писательской деятельностью. Преследуемый режимом нацистов «недочеловек» Рольф критикует тексты немецкого солдата, считая, что он «использует уже давно отжившие формы, картины и символы». В этом письме вскрываются глубокие противоречия, возникшие между ними. Рольф говорит о литературно обработанной жизненной истории Вилли Вольфзангера, как о «постыдной бестактности». Звучит в его словах не только критика, но и разочарование. Причем не только в своем приятеле, но и в его помощниках. Он осуждает те мотивы, на основании которых Вольфзангер пишет свою книгу. «Один человек помогает другому, которого рекомендовали ему в силу тяжелой необходимости, — пишет Рольф. — Теперь же я нахожу, что все второстепенные сострадательные чувства, выражающиеся (по-христиански) в порядке благодарности, всего лишь печальная необходимость. А для жизни важно только действие». Рольф приводит этот пассаж лишь в качестве «примера», хотя и имеющего непосредственное отношение к Вольфзангеру. Этот латентный упрек Рольфа Вилли Вольфзангер переживает тем не менее тяжело. В начале 1943 года он узнает, что Рольф арестован и тяжело болен. «Я получил об этом только сообщение, но не знаю его подлинной сути», — отмечает Вольфзангер, который считает, что его долг перед старым другом еще не выполнен. Поскольку подруга Рольфа, которой был передан его ребенок, пребывает в нужде, то «для моих родителей, «членов партии первого круга», все же понятно, что я помогаю ей». С согласия своей матери, он отправляет на сберегательную книжку этой дамы 100 дойчмарок. Для его матери, а тем более отца, это большая смелость, так как помощь внебрачному ребенку жертвы господствующей идеологии расизма могла оказаться для них роковой. «Я не знаю, обрадовала ли особенно папу эта жертва, — с боязнью пишет Вольфзангер. — Но если он сам узнает все подробности, то это будет лучше, чем я стану писать ему».
