В конце концов все это для нас стало ясным, и мы с отвращением вспоминали о героическом нигилизме, с которым воевали когда-то под Ярославом. Теперь мы могли осуждать свое нечеловеческое опьянение, любование процессом уничтожения и, не думая о собственной участи, прославление войны. Следовало изменить свои взгляды. Но мы не делали этого, мы тогда ошибались. Только впоследствии статистика и история открыли нам истину.
Какими же мы были сами?
Как зимняя одежда не раскрыла нам глаза, так и вся солдатская жизнь не давала возможности познать свою индивидуальность. Мы были унифицированы. Все одинаково немытые, небритые, завшивленные и больные, психически подавленные. Солдат становился не мыслящим человеком, а всего лишь вместилищем крови, внутренностей и костей. Наше товарищество возникало из зависимости друг от друга людей, собранных в одном замкнутом пространстве. Наш юмор стал состоять из злорадства. Это был юмор висельников, сатиров, наполненный собранием непристойностей, язвительностью, яростью и игрой со смертью. Солдаты, покрытые вшам, гноем и экскрементами, не пытались напрягать мозги. Они не утруждали себя ничем. Никто не считал нужным приводить в порядок замусоренный бункер. Наш образ жизни предполагал лишь выполнение приказов и постоянную заботу о самосохранении. Мы уже ни во что не верили. Вся наша философия состояла в том, чтобы как-то сносно обустроить свой быт. То, что мы были солдатами, служило оправданием наших преступлений и потери человеческого облика, служило основой существования в этом аду. Наши идеалы ограничивались табаком, едой, сном и французскими проститутками.
Это не зависело от нас, ничто не могло спасти нас от голода, мороза и лихорадки, поноса и обморожения. А тем более убийство мирных жителей в разрушенных деревнях и ограбление городов, которые не приводили покоренные народы ни к свободе, ни к миру. Последнее меньше всего зависело от отдельного человека. Нам разрешали беззаботно умирать.
Долина Фишера.
Долину Фишера беспрерывно продували метели. Мы покидали свою рощу и возвращались в окопы и бункеры долины Фишера, широкого ущелья, в которое лениво стекал ручей, образуя заснеженное болото. Узкие пещеры расходились по обе стороны ущелья. Свечей и дров там не было. Сюда посылали штрафников.
Снежная метель бушевала на равнине и на холмах, когда мы брели час за часом с санями, кряхтя и стеная, и в конце концов смертельно усталые повалились в снег, с трудом переводя дыхание. Ослабевшие, со слезами на глазах, мы долго лежали в снегу. Ледяные кристаллы сковывали наши лица. В полночь мы, наполовину ослепшие, приползли к цели.
Бросили наши плащ-палатки на скамьи нетопленого бункера и погрузились в смертельный сон. Прошел всего час, и поступил приказ, выгонявший нас снова в темную ночь. Мы должны были рыть траншею. Копали до рассвета. Как только показывалось дно траншеи, так снег сразу же засыпал ее, и приходилось копать снова и снова. Наши валенки отсырели и порвались, снег ложился на голые ноги и таял. Шатаясь от усталости, мы вернулись в бункер. И тут русские открыли стрельбу. А потом нам пришлось пилить и колоть дрова и топить бункер. Страшно хотелось спать.
Однако покой нам только снился. Через пару часов нас отправили подносить боеприпасы и инструмент. Сумерки уже опустились на землю. А нам пришлось тащить тяжелые ящики со снарядами и шанцевым инструментом. Мы теряли из вида тропинку, проваливались в водоемы долины Фишера, ползали по мерзлой земле в поисках пути к бункеру. Но когда нашли его, нас сразу же послали с пакетом на незнакомую нам территорию. Мы надели сухие ботинки и пошли, но заблудились во мраке ночи. Долго ходили по кругу, попали на минное поле и споткнулись на проволоке, приводящей мину в действие. Взрыв заставил нас броситься ничком на землю, и это нас спасло.
Позднее мы безуспешно искали наш бункер и в конце концов, даже не получив сухого пайка, были посланы на передовые позиции. Достигли их при свете сигнальных ракет и стояли там в скованных льдом ботинках и замерзших перчатках.
Семь часов мы находились на посту, а потом еще семь часов охраняли наш бункер, где не горела печь. Снега насыпалось там по колено, мы дрожали от холода, пока снова не вышли наружу. Стоя в окопе на застывших от холода ногах, мы не находили защиту даже за бруствером, метель колола лица ледяными иголками, хлопья снега налипали на лица и одежду.
