Что же касается вопросов по существу, то тут — спрашивай не спрашивай, а результат можно было предсказать заранее. Дело было тухлое, безнадежное, абсолютно нераскрываемое. Вообще-то за Московским уголовным розыском числилось много славных деяний. Бывало, когда сотрудник в одиночку разматывал ниточку и выходил на большую, хорошо законспирированную шайку-лейку. Бывало, когда вся милиция города Москвы вкупе с Комитетом и частями военного округа сообща ловила, и в конце концов успешно, убийцу-маньяка. Но чтоб какой-нибудь, пусть самый выдающийся муровец, один или с помощью всего министерства, нашел пропавшие старые галоши — такого в нашей истории еще не отмечалось. То есть галоши пропадают, и в большом количестве, только никто никогда дела на них не открывает.
И вот мне подарочек! Как говорится, кинули подлянку... У гражданки Бурдовой свистнули старое пальто и хозяйственную сумку. Гражданка Бурдова имеет место проживать в коммунальной квартире, и если это не запойное выступление алкоголика-соседа или проба пера его сына-шестиклассника, то злополучное пальто гражданки Бурдовой будет переползать за мной из одной отчетности в другую и никакой Шерлок Холмс не отделается от этой компрометирующей страницы своей карьеры.
Видимо, это прекрасно понимало мое дорогое начальство, да, наверно, у начальства не было другого выхода, видимо, начальство приперли — и поэтому оно, опасаясь, что я начну отчаянно качать права и взывать к совести, сознательно нагнетало атмосферу ледникового периода — «да», «нет», «слушаюсь».
— Нет вопросов! — и я встал, чтоб отчалить в коридор.
— Подожди, Вадим Емельянович, — начальство оттаивало на глазах, и в воздухе пахнуло водорослями Гольфстрима. — Что и говорить, материалец занозистый, не разбежишься. — (»Сейчас он достанет платок и начнет долго сморкаться, классическая ремарка, заполнение паузы», — подумал я. И точно.) — Но, — продолжал майор, — эти пенсионеры, мать их... — (Подробности про ихнюю мать, которые доверительно сообщил мне майор, я благоразумно опускаю). — Да житья от них нет! Вот, жалоба от Бурдовой, копия в исполком, копия в «Правду», копия в «Известия», копия в Верховный Совет. Хочешь почитать, что она пишет про милицию? Участковый у нее «разбойник», а в райотделе — «самогонщики». Читай, наслаждайся!
— Не хочу, — сказал я, — эту классику не раз проходил. А случайно, уважаемая бабушка не «чайник»?
Майор как-то странно глянул на меня, и я почувствовал, что слегка краснею. Ну конечно, он проверял.
— Нет, Вадик, — вздохнул майор. — На учете в психдиспансере она не состоит... Здоровая бабуся. — Северный циклончик на секунду повис над столом — и поделом: не сомневайся в начальстве. Снова пахнуло Гольфстримом. — Ладно, Вадик. Если б не резолюция самого, я бы как-нибудь отбрыкался. А то — «срочно разобраться и доложить». На тебя вся надежда. Посмотри, покопайся. Попробуй умаслить старушенцию. А в крайнем случае мы в отделе по рублю скинемся и на Преображенке ей вскладчину другое пальто приобретем. Модное. И на сумочку сообразим.
Словом, майор здорово рассуждал и портить радужную процентовку отчетности было явно не в его интересах. Но зачем он заранее меня отпевал?
И я несколько обиделся.
* * *
Не стоит вспоминать, как меня поздравляли в отделе. И немудрено: это было время, когда на телевидении свирепствовали супруги Лавровы, и каждая их новая серия «Следствие ведут знатоки» вгоняла страну в паралич. Не то чтоб жизнь на улицах прекращалась — но заводы останавливались в вечернюю смену. «Знатоки» на телеэкране изощрялись в остроумии, и поэтому у нас считалось модным иронизировать друг над другом. Вообще-то отношения наших профессионалов к этому «дефективу» было критическим, а уж песенка «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...» вызывала зубовный скрежет у всех муровцев без исключения.
Но что любопытно: сама манера поведения телевизионных следователей понравилась, более того, прижилась. И я честно подставил свою голову под ушат отдельского юмора, понимая, что вряд ли у ребят выпадет еще повод так повеселиться. Для справки сообщаю: следователи МУРа, в отличие от своих экранных собратьев, заняты в основном скучной работой — читают бумаги, сочиняют бумаги, подшивают бумаги.
