— Давай, киса, — вдруг сказал человек хриплым шепотом, — лезь!
И отступил в сторону. Тигр перемахнул через барьер, стукнувшись о стену. Но боль тут же забылась, потому что первый же кусок мяса оказался просто прекрасным. Он и не подозревал, что такое бывает.
— С ума сошел, Вася? — зашептал, заикаясь, другой человек в белом халате.
— Тащи побольше, дура, — ответил первый, — потом на него спишем, понял? И будет порядок.
Второй человек понял, и перед тигром шлепнулось сразу несколько кусков.
— Кушай, киса, не стесняйся, — шептал первый.
А второй, понятливый, громко и уверенно покрикивал на столпившихся за барьером людей.
— Ну, чего стоите? Не видите, что ли? Отдел закрыт на учет.
— Что происходит?
— Смотри, Валька, кино снимают.
— Привет, какое кино? А где прожектора?
— Скрытой камерой работают. Сейчас это модно.
— Научились у итальянцев. А в белых халатах с какой киностудии?
— Да не артист он, сынок. Продавец он. Я давно его знаю.
— Значит, массовка. По три рубля за день. Неореализм.
— За три рубля такого страху натерпеться? Смотри, как тигра урчит.
— Да это не тигр. Просто хмырь какой-то переоделся.
— Ну да, переоделся! Подойди поближе, посмотри. Ишь как зубами щелкает.
— А ему, бабушка, по десять рублей в день платят. За десять рублей я бы еще лучше щелкал.
— Возможно, они делают методом блуждающей маски...
— Какая маска? Гляди, как прыгнул! И побег, побег на улицу. Тут любую маску надень, а так не прыгнешь.
— Так парень циркач, второй Брумель.
— А куда он побёг?
— Ясно куда, переодеваться. Да будь это настоящий тигр, он бы дал шороху.
— Да, была бы потеха.
— Вот так, походишь по магазинам, насмотришься...
— Это еще что! Вчера в овощном продавщица молодая, нахальная, взяла чек и говорит: какой чек? Я, говорит, вашего чека в глаза не видала.
Почему он убежал? И не потому, что его смутила необычная обстановка, сильное освещение, гудящая людская толпа за барьером. И не потому, что неожиданный поздний ужин как-то выпадал из привычного режима дня, и организм больше не принимал пищи. И не потому, что он вдруг вспомнил о тигрице и об открытой двери и испугался, дескать, кто-либо войдет, обидит. А убежал он потому, что инстинктивно почуял: слишком много дармового мяса — это не к добру.
Сверху что-то загремело, гигантская вспышка осветила площадь. Серая стена надвигалась на него, казалось, шел обвал, еще мгновение — и потоки воды прижали тигра к мостовой. Он присел и зажмурился.
Когда ливень чуть стих и тигр открыл глаза, он увидел, что налетевший шквал смыл всех людей, и только он каким-то чудом уцелел, да еще четырехглазые звери осторожно скользили посередине улицы.
Промокший до костей, озябший, тигр медленно побрел вдоль домов, пытаясь найти укрытие.
А пьяный все лез и лез, настырный какой, и тогда Павлович запер дверь и отвернулся. Что с ним говорить? Все равно не поймет. Правда, в кафе, которое наполнилось почти мгновенно, как только начался ливень, нашлось бы еще одно место, но Павлович наметанным взглядом определил, что пьяный — шантрапа, плана с него не будет. А пустишь, еще скандал затеет, а отвечать кому? Опять же...
В дверь застучали. Пьяный прилип к стеклу.
— Хошь, милицию вызову? Хошь протокол схлопотать? — спросил Павлович, чуть приоткрыв дверь.
— Папаша, будь человеком, — попросил пьяный.
— Вот и ты будь сознательным. Ступай спать, протрезвись. Сказал не пущу, и конец. Привет родным.
— Конечно, чем меньше человек, тем больше власть хочет показать, — заметил язвительно пьяный.
— Большой какой выискался начальник! Да я таких начальников за шиворот таскал! — рассвирепел Павлович, хотя в обычной жизни был весьма смирным и унижался даже перед буфетчицей.
Пьяный попытался просунуть ногу, но Павлович опередил его и захлопнул дверь. Пьяный достал рубль и показал его Павловичу.
— И не проси, и не буду, — сказал Павлович, понимая, что его слов пьяный все равно не услышит. — Купить меня вздумал, начальник, мать твою.
Павлович вошел в вестибюль и собрался было пройти в туалет, как в дверь застучали так сильно, что Павлович испугался за стекло.
Он подбежал, но пьяного уже не было. Спрятался, наверно. Ну появись только, подумал Павлович, я тут же дам свисток, и схлопочешь ты суток пять, ишь какой, рублем размахивает, да я эти рубли...
