Он лихорадочно вертел в пальцах связку ключей, отыскивая нужный. Двадцать ступенек. Он наконец нашел ключ. Десять ступенек. Я собрал последние силы, хотя и руки, и ноги, и легкие уже начинали отказывать, и дал «самый полный вперед». Энтони вложил ключ в замочную скважину и повернул его. Я влетел на площадку. Он уже нажимал на ручку двери. Тут я и врезался в него всем своим весом, всей своей ненавистью.
Мы оба оказались за дверью на полу; каждый старался вскочить на ноги первым. Падая, Энтони непроизвольно нажал на спуск, и прогремел выстрел. Я обеими руками вцепился в его руку с револьвером, отводя направленный на меня ствол, и увидел, как из него еще дважды вырвалось пламя. Звук выстрелов долетел до меня словно дальнее эхо: я уже полуоглох — слишком много было пальбы в замкнутом пространстве. Вокруг нас замелькали фигуры разбегавшихся посетителей клуба, они беззвучно разевали рты, но до меня не доносилось ни звука. Наверно, они все же кричали — что еще им оставалось, — но ручаться не могу.
Мы катались по полу и прекратили это занятие, докатившись до стены. Ближе к ней оказался Энтони. Я уперся подошвами в толстый ковер, стараясь прижать его к полу, а он отбивался ногами и свободной рукой. Я что было сил выкручивал ему кисть, с размаху колотя ею об пол, чтобы завладеть револьвером — быть может, в барабане еще оставались патроны. Ничего не получалось. Он содрал себе кожу о скобу, но держал оружие мертвой хваткой. Тогда я изменил тактику.
Я перестал прижимать его к полу и дал ему возможность оттолкнуться от стены. Перекатываясь друг через друга, мы добрались до двери, ведшей в подвал. Конечно, я шел на риск, но надо было что-то делать, пока не вмешалась полиция или мафия — причем, еще неизвестно, на чьей стороне они будут. Впрочем, Энтони так молотил меня по голове, такой звон стоял у меня в ушах, что еще немного — и ничье вмешательство уже не понадобится. Не обращая внимания на боль, я собрал все силы, вцепился в руку Энтони и дернул ее вперед и вверх — прямо в косяк открытой двери. Раздался хруст суставов — значит, один палец готов. От боли он на миг отвлекся, и тогда я снова ткнул ее растопыренными пальцами в окованный железом наличник. Полилась кровь, и еще один палец безжизненно повис. Только тогда он выпустил револьвер.
Я разжал руки и откатился от него. Но револьвер отлетел слишком далеко от нас обоих. Настороженно следя за каждым движением, мы оба принялись медленно подниматься: никто из нас не знал, как будет действовать противник. Мы ловили взгляды друг друга, прикидывая, хватит ли времени дотянуться до револьвера. Потом я перестал прикидывать и сделал обманное движение вбок, делая вид, что собираюсь схватить оружие. В тот же миг Энтони рванулся ко мне, думая, что я не жду атаки. И ошибся.
Я был готов встретить его и, одним движением повернувшись и выбросив кулак, встретил Энтони прямым в челюсть, от которого он упал на колени. Я ударил еще несколько раз — слева, а потом справа — и наконец, вложив всю тяжесть тела, — левым боковым. Его развернуло вокруг собственной оси и отбросило к стене.
Впрочем, он довольно быстро оправился, отлепился от стены — этого я не учел. Мне бы надо было не давать ему опомниться, прыгнуть следом и использовать свое преимущество, но я просто не мог дышать. Мне нужны были хотя бы пять секунд, чтобы прийти в себя. Я с ума сходил от боли — запястье жгло огнем, как будто никакого гипса на нем не было, легкие кололо нестерпимо, и все содержимое желудка бурлило и клокотало, настойчиво просясь наружу. Огненные булыжники боли лупили меня по голове, грозя расколоть череп, и к ровному звону, стоявшему в ушах после перестрелки в подвале, прибавился новый лязг и гул, от которого, казалось, вот-вот лопнут кости.
Итак, мы стояли в двух метрах друг от друга и жадно хватали воздух ртами. Я, еле ворочая языком, пробормотал «сдавайся» — не знаю, зачем тратил я силы, которых не хватало, чтобы справиться с дыханием. Энтони меня не слышал. Я и сам себя не слышал. Вместо ответа он, снова собравшись, завел руку за спину и достал острый как бритва японский боевой нож с черным клинком — один из тех, что каждый маньяк может долларов за тридцать купить на Таймс-сквер. Интересно, почему он не воспользовался им сразу, в те секунды, что мы стояли обессилев? Ох, да не все ли равно. У меня другие проблемы — прикрикнул я на свое праздное любопытство — мне надо понять, что он собирается делать с этой штуковиной. Ответ я получил довольно быстро.
