— Простите, сэр, ваше имя?.. — Да, молодой еще, все впереди.
— Джек Хейджи. Это я звонил днем, но добиться Стерлинга не смог.
Я старательно делал вид, что эти телефонные переговоры меня абсолютно не интересуют и что я увлеченно слушаю «Это должен быть ты». Усач наконец положил трубку, но сразу посыпались заказы, и, лишь смешав несколько коктейлей, он приблизился ко мне:
— К сожалению, сэр, Ральфи сказал, что мистера Стерлинга все еще нет. Он помнит, что вы звонили сегодня, но, к сожалению, ничем не может помочь. Он не знает, где сейчас мистер Стерлинг.
Я выдал ему самую широкую улыбку из серии «конечно-конечно-я-верю-в-твою-брехню», пожал плечами, развел руками и, всем видом своим выражая покорность судьбе, направился к туалетным комнатам. Я надеялся, что усач уже забыл про меня, отвлекшись на других посетителей, и медленно шел через полутемный бар — шел и поглядывал на окружающих. Арка, под которую удалялись парочки, привела бы меня явно не туда. Я побрел в другую сторону, огибая по периметру зал ресторана и шаря глазами в поисках хотя бы намека на кабинет Стерлинга. Ничего похожего.
Судя по словам Беллард, Стерлинг не был гомосексуалистом. То есть не был в Плейнтоне. Известно ведь, что Нью-Йорк заставляет людей менять свои вкусы и привычки.
Но если вдуматься — он, городок этот, где никому ни до кого нет дела, просто-напросто дает людям возможность вольготно чувствовать себя такими, какие они есть, не оглядываться на мнение соседей. Короче говоря, все сваливать на Нью-Йорк — несправедливо.
Интересно, в какой тихой заводи обретается после переезда Мара? Что-то мне не верится в то, что ее голубые глазки наполняются слезами при мысли о всех тех неприятностях, которые она причинила. Это было бы слишком просто.
Оставив на время абстрактные рассуждения, я окидывал каждого встречного беглым, но внимательным взглядом, но никто не был похож на того «первого ученика», каким представал передо мной Стерлинг по рассказам Хью. Обойдя зал ресторана, я направился к туалетным комнатам. При этом я делал вид, что так увлечен пением, что не замечаю стрелок-указателей. Вот и еще один коридор. Аплодируя и улыбаясь, как и все вокруг, я решил свернуть туда — главным образом, для очистки совести. А вдруг? Подойдя поближе к скрытой за портьерой двери, я заметил под отошедшей кое-где фанерой стальной лист. Это добрый знак — какую попало дверь не станут специально укреплять. Если это не вход в офис Стерлинга, то что-то подобное. Я зашарил, ища ручку, но прежде чем успел повернуть ее, передо мной возник какой-то парень с крысиной мордочкой. Обтрепанная шелковая портьера задернулась, заглушив все звуки.
— Далеко собрался?
— Ищу туалет, — ответил я, улыбкой показывая, что не вру.
Продолжая глядеть на меня недоверчиво, он крепко взял меня за плечо и развернул в обратную сторону:
— Вон там, красавчик.
Я обернулся, «заметил» указатель, который так тщательно старался не замечать три минуты назад, и рассыпался в благодарностях, гадая, откуда он свалился мне на голову. Он брел следом, точно больной пес, бубня мне в спину:
— Туда, туда. Только береги задницу.
Я выдавил из себя улыбку и побрел туда, куда тыкал его указательный палец. Вздохнул, поздравив себя с очередной неудачей, и вошел в мужскую уборную. Все было понятно: офис Стерлинга был, благодаря бдительным охранникам, столь же недоступен, как и сам Стерлинг. Ну и ладно. Воспользуюсь удобствами и поеду в свой офис. Там разложу перед Хьюбертом все куски и кусочки — глядишь, он добавит что-нибудь недостающее. Я стоял перед писсуаром, делая свое дело и прикидывал, направить ли мне Хью по следу Стерлинга или пусть займется Миллером, Тут позади открылась дверь.
Я не обратил на это внимания, продолжал опорожнять мочевой пузырь. Я не ждал никаких неприятностей: им просто неоткуда было взяться. Я чувствовал себя в полной безопасности. И совершенно напрасно.
Я еще успел поймать какой-то нехороший звук, но ни на что другое времени уже не оставалось: меня саданули в спину между лопаток чем-то твердым, да так, что я полетел к стене, не успев даже вскинуть руки, и со всего размаху треснулся физиономией о полированную облицовку. Кажется, это был гранит. Потом боль полоснула меня слева под ребрами, потом — под ложечкой и, прежде чем я успел повернуться, меня дернули за левую ногу, одновременно выкрутив ее в сторону. Я упал, ударившись грудью о край писсуара.