Бесконечность и дальше - страница 20

– К этой музыке надо бы птиц, – подумала вслух Мириам.

– К этой траве очень кузнечики подходят и ещё бабочки разные, – добавила Ирина. – И ещё цветы! Давайте наши букеты сюда занесём!

– Можно даже и корову, к этой траве-то, – предложила Света.

Юра засопел:

– Я не знаю, как коров делать, чтобы они живые были. Они ж ещё живее растений должны быть…

– Ну, давайте просто сделаем, чтобы какие-нибудь были, – предложила Рая. – Бабушка говорит: глаза боятся, а руки делают. И ещё: начало – половина дела.

И мы весь труд и ещё половину родной речи творили. Такого натворили! И бабочек, и жуков, и птиц, и зверей. Кто рисовал, кто из пластилина и глины лепил, кто из бумаги складывал, кто аппликации делал.

– Есть! Ещё один жук есть!

– А вот теперь и ящерицы есть!

– Зайцы, зайцы тоже! – раздавалось в классе.

Некоторых зверей мы смотрели на картинках, а некоторых делали из головы.

Рафат с Артёмом тоже попытались чего-нибудь натворить, но им было ужасно неудобно сцепленным.

– Всё равно всё на свете из одинаковых частичек-атомов сделано, – вслух размышлял Юра, разминая пластилин. – Просто они с разной скоростью двигаются. В камнях помедленней. В траве побыстрей, а в зверях – ещё быстрей.

– Получается, – изумленно сказал Коля Ульянов, – что всё на свете живое? Всё живое?

Учительница, не отрываясь от лепки, кивнула:

– Я думаю, что всё живое. Только кое-кому нечем думать про то, что оно живое. Вот оно как бы и неживое.

Мы населили таинственную комнату виданными и невиданными зверями и птицами, которые пока не знали, что они живые. Птиц мы посадили на ветки дерева, зверей расположили на земле, бабочек – на цветах. Червячка, которого кое-как сотворили Артём с Рафатом, прикопали у корней. Своего Индрик-зверя Милена поставила повыше, на полку. Получилось так хорошо, что нам не хотелось уходить.

Мы не стали плотно закрывать дверь. И через узенькую щель слушали, не догадались ли наши звери, что можно ходить, и бегать, и песни петь!

– Доставать тетрадку по русскому языку? – спросил Юра.

– Да мы, кажется, выучили сегодняшнюю букву. Это была Е. И зовут её «Есть». Придумайте фразу со словом «есть», – учительница написала Е на доске.

– Есть, товарищ командир! – закричал Слава и объяснил, что так говорят не когда кушать хотят, а когда готовы выполнить задание. Это «есть» что-то вроде «хорошо, слушаюсь, сейчас сделаю!».

– А я хочу есть, – сказала Света, – потому что сегодня суп в столовой был невкусный. И почему так: овощи все те же, атомы в супе, наверное, тоже одинаковые, но у тёти Вари-большой вкусно получается, а у тёти Вари-маленькой – невкусно?

– У меня есть предложение, – сказал присмиревший Артём, – взять пилу и отпилить нас друг от друга. Пускай Рафат вытирает свою доску хоть первым, хоть вообще всё время.

– Да не нужна мне твоя доска, – начал Рафат, но Милена напомнила, что в предложении должно быть слово «есть». – У меня есть… есть… чак-чак, хочешь?

Артём кивнул, а мы засмеялись, ведь Рафат не по-настоящему про медовые орешки говорил, а просто такое предложение получилось.

– Правда есть! – Рафат попытался забраться в карман и… руки послушались!

Он доставал и доставал сладости, словно у него карман был до пола. Всех угостил. И ещё несколько штук мы оставили в волшебной комнате. Потому что, когда наши звери поймут, что живые, им тоже нужно будет что-то есть.

У нас ещё осталось немного пластилина и цветной бумаги и десять минут до конца урока. Мы слепили Е.

– Если посмотреть на Е с обратной стороны, – сказала учительница, – то получится…

– Е наоборот! – закричал Слава.

– Да, и она называется Э. В русской азбуке эта буква не так давно появилась. Ей ещё и 300 лет нет. Немецкие учёные предложили ввести Э, чтобы удобнее было писать иностранные слова, ведь в русском слов на Э не было. Например, говорили не Это, а Енто. А если было нужно написать какое-то иностранное слово, которое начиналось со звука Э, писали через Ять – была такая буква. Многие умные русские люди считали Э уродом. Самый великий российский учёный – Михаил Ломоносов не стал включать её в нашу азбуку.

– Э-э-э-э… – сказали мы, и получилось как-то задумчиво, словно непонятно, «да» или «нет», есть или нет. – Сомнительная какая-то буква.