– Что за случаи? – Я облизала пересохшие губы. – Кто-то уже эти способности получал?
– Лера, – она покачала головой, – реши, чего ты хочешь. Действительно разобраться в происходящем или подругу выгородить.
Жаль, что не заказала кофе. Уткнуться бы в него сейчас…
– Ты волнуешься за Соню, – сказала Анита, просто констатируя факт, – а я за тех, кто вокруг нее.
За окном резко потемнело. Ветер трепал деревья, гнал листья по асфальту. Будет дождь.
– Та медсестра из клиники, – донеслось словно сквозь вату. – Наша работница из фонда, около пяти десятков пострадавших в офисе. Что дальше, Лера? Среди взятых в ментальные заложники могли оказаться дети. Ты готова и это оправдывать?
Пусть она замолчит. Пожалуйста… Я на секунду зажмурилась, пытаясь избавиться от непрошенных сомнений. Повернулась и на выдохе произнесла:
– Надеюсь, Соня быстро разберется со своими проблемами. И все выяснится.
– Надейся, что за это время она еще кого-нибудь не лишит рассудка.
Взгляд у нее был жесткий и колючий. Глаза в глаза, без намека на компромисс. Слов не было. Да и о чем тут говорить? Анита подтянула к себе бокал с осевшей сливочной пеной, отпила. Я встала, накинула плащ.
– Если что – звони, – донеслось в спину.
Я кивнула и вышла на улицу. В лицо рывками бил ветер, на черной ряби воды качались желтые листья. Холодно. За тучами и не определишь, где же оно – солнце… Нет, нельзя раскисать. Впереди встреча с Романом, и от меня отчасти зависит, станут ли Соню искать дальше. Обязана справиться… И справлюсь. Другого варианта нет.
По опустевшей набережной ветер гнал растрепанный пакет чипсов, следом бежал взъерошенный поджарый голубь, на ходу склевывая разлетающиеся крошки. Навстречу, взявшись за руки, брела парочка. Одинаково счастливо-бессмысленные лица, рыжие всполохи счастья над головой. У выхода из сквера все так же сидела женщина в тюрбане из платка. Та самая, что была с Анитой. Она отрешенно смотрела в одну точку – прямо перед собой, и теребила ремень изрядно потертой сумки. Толком не зная зачем, я подошла к ней и присела на край скамейки.
Женщина повернулась, удивленно моргнула.
– Лерочка?
Она меня знает? Откуда?..
– Ты меня и не помнишь, наверное, – вздохнула та. – Когда уж это было. Ты изменилась… Повзрослела. А я мать Стасика, Вера Петровна.
Я выдавила улыбку. Никакие Стасики упорно не вспоминались.
– Вы часто все вместе пропадали, – Вера откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза, – в этом вашем клубе, или центре.
Стас… Точно! Из предыдущей группы, курсом старше. Белозубый, веселый, пел под гитару, катал Соню на мотоцикле и мастерски подделывал голос Вениамина, по телефону не отличишь. Постоянно всех разыгрывал. Накануне совершеннолетия попался в ловушку. Первый, кого я знала лично. Сколько их потом было…
– В центре, – отозвалась я осторожно, – психологическом.
– Ага, в нем. В те годы счастливая ходила, думала – психолог будет! А то мотоциклы, да мотоциклы. Шлем надеть не заставишь, жаловался, что ощущения не те. Боялась, разобьется… А в итоге…
Она замолчала, уставилась на покрытые тонкими морщинками руки.
– Мне очень жаль, – тихо сказала я.
Тогда, помню, ревела. А теперь как-то притупилось. Все же больше десяти лет прошло.
– Выкарабкается, – с упрямой надеждой произнесла Вера. – Не везло нам просто. Диагноз никто из врачей поставить не смог, не то что вылечить… А тут программа экспериментальная. И клиника, говорят, хорошая.
– Какая клиника? – спросила я, предчувствуя неладное. Сочетание «программы» и «непоставленного диагноза» говорило само за себя.
– Фонд заграничный, – Вера кивнула в сторону злосчастного офиса Совета, – изучает тяжелые случаи психических заболеваний. Нам повезло – предложили Стасика в свою клинику забрать. Бесплатно! Теперь он точно поправится.
Приплыли… Я глубоко вдохнула, на макушку капнуло. Раз, второй, третий. Над рекой повисла легкая дымка, по набережной забарабанил дождь. Я вытащила зонт, укрыв нас обеих. Вера задумчиво размазывала капли по растрескавшейся коже старой сумки. Эксперименты, клиники… Безнравственно это – давать ложную надежду. Не поправится ее Стасик. Никогда. Попавшие в ловушку все равно что мертвы, их сознание поглощено, и вернуть его невозможно. Я накрыла ее холодную ладонь своей и сказала:
