Язычок свечи качнулся, высветив нужное название, по ногам потянуло сквозняком. В библиотеке кто-то был. Чужой, опасный… Тьма так не пугала, как это странное приглушенное сияние, видимое сквозь ряды шкафов с книгами. Враждебное, отталкивающее до покалывания в ладонях. Тихие шаги по ковру, липкий ужас. Застыла, стиснув свечу, по пальцам потек горячий воск. Явились по ее душу, она знала это, чувствовала. Боялась с тех пор, как прочитала в древней рукописи про Детей Солнца, которых убила Тьма. Таких же, как она. Пряталась, даже в Мир Грез не ходила, кроме того, первого раза. Все равно нашли. Встреченный взгляд незнакомца, в нем – злость и… скука. Ладони кололо уже нестерпимо. Вскинула их, отбросив погасшую свечу, выпустила то, что ворочалось внутри – тяжелое, голодное. Оно хлынуло наружу, затопило узкий проход между шкафами, лизнуло жадно чужое сияние. В глазах чужака удивление и едва заметная усмешка. А потом свет. Много света, яркого, искристого, в клочья рвущего тьму. И слабость, такая, что коленки подламываются. Бежать, затеряться. Мелькающие шкафы, поворот, другой, скинуть туфли. Темнота, настигающий оклик за спиной. Близко, опасно близко. Впереди, из-за двери доносится смех и отцовский голос. Там – спасение. Еще немного, мимо стола с рукописями… Холодная сталь, дикое жжение на шее. Боль, беспомощный хрип, мертвенный свет луны из окна. Незнакомец разворачивается и уходит, задев книги в шкафу. И они падают, падают…
Да, эта девочка могла бы устроить заграничным диссидентам веселую жизнь. Умная. Но ее убили, причем тем же способом, что и в запертой комнате – в первую же встречу ножом по горлу, и прочь. Похоже на почерк. Осталось узнать имя и исключить одного из четверки. Три – не четыре, уже легче.
Домой! Скопление энергии, холодок предвкушения. Направляющие к выходу волны, нырок с разбега. И серость на горизонте. Подушки под спиной сплющились, дождь хлестал по стеклянной крыше, сплошным потоком стекал по окнам. Барабанил так, словно мечтал ворваться внутрь. Люблю ливень, особенно когда он снаружи, а я на теплой лоджии, под пледом. С колбасой…
Итак, действующие лица и исполнители.
Иллит. Бывшая певица с неизлечимой звездностью. Вечно на сцене. Надменность в каждом жесте и сладкая внешность – лед в сахарной вате. Вот уж кто всегда на своей волне. То ли пофигизм, то ли очередная роль.
Крис. Под рафинированным фасадом записного красавчика гремучая помесь воина с джентльменом. Жесткость, вспыльчивость и потуги на идеализм – страшное дело. Сначала зарежет, а потом поинтересуется, кто же это был.
Яника. Шестнадцатилетний ангел с видавшей виды начинкой. За беззаботной маской и подначивающими фразами спрятан опыт царствования в далеко не спокойные времена. Манипулятор, каких поискать. На чьей она при этом стороне – никогда не ясно.
Базиль. Концентрированный скепсис и стопроцентная подозрительность. Никому не верит, даже себе. Расчетливый, зараза. Продуманные решения, слова, кусочки созданного мира. Гениальный, черт его подери.
Кто-то из этих гавриков орудовал в библиотеке. Кто? Задачка несложная, если умеешь быть незаметной и держать уши открытыми. Кусочек информации тут, кусочек там – стая не очень-то скрытничает. А потом пазл к пазлу, и картинка. Вот только времени маловато за каждым бегать. Собрать бы всех в кучу, как в тот раз, когда толпа европейских вемов свалилась в их продвинутый Лектум, а кролики схарчили ловушку.
Помнится, пятерка тогда зависла в беседке у Криса, а я валялась рядом на траве и подслушивала. Вернее, четверка – Тео дезертировал почти сразу. Высказался на тему упущенных обедов и оборзевших крошек, и исчез в замке.
– Допрыгались! Дообщались с той девицей! – Крис мерил широкими шагами беседку от лавки до лавки. – Мари забавная, Мари смешная… А эта Мари целую толпу приволокла. Надо было сразу ее прикончить!
– Ну и прикончил бы, – отозвалась Иллит, лениво постукивая пальцами по столу. – Ты же с ней тоже успел… поболтать.
– Поболтать?! – взвился Крис. – Да она от меня сразу смылась!
– Не вынесла такой красоты, – печально вздохнула Яника, сидевшая на резных перилах, и зажала под носом кудряшку на манер усов. – А вот народ мы отпустили зря. Отбиваться им было уже нечем.
