– О чем же идет разговор? – флорентийский ученый склонил голову, и этот жест был как знаком приветствия, так и знаком согласия.
– Отец Альтафини весьма просвещен в истории и считает эту науку важнейшей. Я же утверждаю, что людям важнее думать о будущем, чем копаться в прошлом.
– Понимание прошлого, помогает нам постичь будущее, – проговорил отец Альтафини.
– Ерунда, – усмехнулся посланник Тосканы, – Можете ли вы, например, будучи так сильны в истории, сказать, что будет завтра?
– Нет. Ведь я пока не знаю, что, на самом деле, произошло вчера.
– Что скажете на это, синьор Галелео? Ваша принципиальность в спорах известна.
– Спор слишком труден для меня сейчас, – проговорил Галелео, не желавший принимать чью-либо сторону, – Могу лишь добавить от себя, что мне приходилось читать трактат отца Альтафини об императоре Адриане. И глава о посещении этим покровителем наук и искусств Александрии, доставила мне истинное удовольствие.
Как и идеи, высказанные отцом Альтафини в этом трактате.
При этих словах, лицо Тосканского посланника Николини на миг отразило толи иронию, толи насмешку:
– Идеи как хлам: все знают, что они появятся, но никто не придумал, что с ними делать, – прошептал он так тихо, что никто этого не заметил, и разговор двух ученых не прервался.
– Мне льстит такая оценка моего скромного труда, – опустив и вновь подняв глаза на астронома, проговорил монах-историк, – В свою очередь мне хотелось бы задать синьору Галелео несколько вопросов.
– Слушаю вас с большим вниманием, и обязательно отвечу на ваши вопросы.
Если буду знать ответ…
– Скажите, синьор Галелео, к чему вам было с таким жаром отстаивать, пусть оригинальную и остроумную, но бессмысленную теорию. Ведь, в конце концов, любой сорванец может, забравшись на колокольню, убедиться в том, что подвижное Солнце вращается вокруг неподвижной Земли?
– Так, по-вашему, Земля покоится на черепахе?
– Да. И у меня дух захватывает, когда я думаю о том, какая эта черепаха огромная, – проговорил отец Альтафини и назидательно поднял указательный палец вверх…
– Ты понимаешь, сколько у людей сегодняшних проблем? А ты про какой-то древний Рим…
– Это совсем не о древнем Риме.
– А о чем?
– О том, что для того, чтобы стать творцом, нужно быть мудрее своего времени… Что создано под луной? (отрывок)
Папа, напиши фантастическую историю. Только такую, чтобы в ней было мало выдуманного.
Хорошо. Правда, истории, в которых много выдуманного, называются не фантастикой, а соцреализмом.
А что же такое – фантастика?
Фантастика – это истории о том, что люди решили свои проблемы.
Или, по крайней мере, научились это делать…
На двадцать восьмом этаже Центра управления космическими полетами, на колченогом табурете сидел худой человек с исполосованным морщинами лицом и усталыми глазами, обутый в стоптанные ботинки, очевидно, видевшие на своем веку и брусчатку площадей, и грязь проселочных дорог, и бесконечный асфальт магистралей, соединяющих большие города – приюты профессионалов – и разъединяющих их.
Когда Риоль выходил из лифта, человек не вставая с табурета, а только подняв свою голову от узловатых, худых рук, и дав оконному солнцу блеснуть в его взгляде и показать, что глаза у него ясно-голубые, проговорил:
– Все относительно… – эти слова, произнесенные вместо приветствия, заставили Риоля посмотреть на человека внимательнее. И его взгляд отметил и много раз стиранную и штопаную одежду, с заплатами на локтях и коленях, и худобу человека, заговорившего с ним.
– Что – относительно? – переспросил Риоль.
– Не бывает просто добра или зла.
– А что бывает?
– Бывает не много или много больше или меньше добра или зла.
– Наверное, вы правы, – ответил Риоль и прошел в кабинет, на двери которого висела золотая табличка: «Начальник Центра», – и никаких фамилий, инициалов и, тем более, дат, и потому не услышал последних слов человека, сидевшего на табурете:
– Скоро тебе придется в этом убедиться, Риоль…
В том мире, где решались проблемы, Начальник Центра управления полетами Эгриэгерт был по настоящему уважаемым человеком потому, что став слугой общества, не начал окружать себя своими собственными слугами. И Риоль уважал его за это, как и за то, что Эгриэгерт ставил дело выше власти. Такое случается только с теми, у кого власть не является самоцелью, а следовательно, встречается как исключение.
