Несмотря на усталость и боль потери, он сохранял колоссальную силу убежденности. Не в собственной правоте, понял Митч, а в собственной преданности правому делу.
– Поэт, если захочешь, будешь со мной работать.
– Может быть, наступит такой день. Пока что мне хватит на жизнь премии. И меня ждет книга. Если руку восстановить не смогут, буду писать одной рукой. – Митч вдруг почувствовал страшную усталость.
Ладонь коснулась правого плеча. Голос главнокомандующего сказал:
– Храни тебя Бог.
Иохан Карлсен ушел.
Митчу хотелось только одного: отдохнуть. И взяться за работу. Мир был устроен плохо, несправедливо, и все люди – глупцы. Но были среди них и те, кого невозможно было раздавить. И об этом стоило написать.
Первое, что я начинаю сознавать: я нахожусь в большой комнате, похожей на перевернутую воронку, внутри огромного космического аппарата, мчащегося в пространстве. Окружающий мир мне знаком, хотя я и чувствую себя совершенно обновленным.
– Он проснулся! – говорит черноволосая молодая женщина, испуганно глядя на меня.
В моем поле зрения появляются полдюжины человек. Трое из них мужчины, они давно не брились. Все люди в грязной, растрепанной одежде.
В поле моего зрения? Рукой я щупаю лицо, чувствую, что левый глаз закрыт латкой.
– Не трогай! – предупреждает самый высокий из мужчин.
Наверное, когда-то он занимал солидное положение. Тон у него резкий, властный, и все же в нем слышится неуверенность в себе, как будто я важная персона. Но я всего лишь... кто?
– Что случилось? – спрашиваю я.
Мне тяжело ворочать языком, тяжело подбирать даже простые слова. Левая рука лежит, словно забытая, но как только я подумал о ней, она шевельнулась, и, опираясь на нее, я сажусь, отчего волной накатывают боль и головокружение.
Женщины (их двое) пятятся от меня. Плотного телосложения молодой мужчина успокаивающе обнимает их за плечи. Люди будто бы мне знакомы, но я не могу вспомнить их имена.
– Главное, не волнуйся, – говорит высокий мужчина. Его руки с ловкостью профессионального врача проверяют мой пульс, трогают лоб, потом он помогает мне снова лечь на стол с мягкой обивкой.
Теперь я вижу по обе стороны от себя двух роботов-андроидов. Сейчас доктор велит им отвезти меня в палату. Но я сразу же понимаю, что это не больница. Откуда я знаю? Я не помню, но знаю, что правда, если ко мне вернется память, будет ужасной.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает третий мужчина, самый старый из них. Он подходит ко мне.
– Вроде неплохо. – Вместо нормальной речи получаются невнятные клочки. – Что случилось?
– Был бой, – говорит доктор. – Тебя ранило, но я спас твою жизнь.
– Тогда... хорошо. – Боль и головокружение постепенно отступают.
Доктор говорит довольным тоном:
– Как и предполагалось, у тебя проблемы с речью. Ну-ка, попробуй прочесть вот это.
Он поднимает карточку с ровными рядами маленьких аккуратных символов. Я четко вижу эти символы, но они ничего для меня не означают. Абсолютно ничего.
– Не могу, – говорю я наконец, закрываю глаза и ложусь. Я чувствую недружелюбное, даже враждебное отношение собравшихся ко мне. Но почему?
– Что произошло? – настойчиво повторяю я.
– Мы в плену, внутри у машины, – говорит старик. – Ты помнишь, что мы в плену?
– Да. – Я киваю, хотя деталей не могу вспомнить. Память затянута туманом.
– Как меня зовут?
Старик с явным облегчением сдержанно смеется.
– Допустим, Тад... Тадеуш. Почему бы и нет?
– Тад? – Это доктор переспрашивает.
Я открываю глаза опять. Доктор ведет себя более уверенно. Я дал ему какой-то повод? Я что-то такое сделал или, наоборот, не сделал?
– Тебя зовут Тад, – повторяет доктор.
– Мы в плену? У машины?
– У берсеркера. – Он вздыхает. – Это что-нибудь значит для тебя?
Да, глубоко внутри слово "берсеркер" рождает эхо, очень страшное, невыносимо страшное. Но меня спасает сон, я засыпаю.
