– Вам направо по коридору, потом налево, подниметесь по лестнице на четвёртый этаж, по коридору прямо, кабинет 27.
– Но я там уже был по другому вопросу, там ещё плакат про еврея-рыбу, – попытался возразить Гера.
– Плаката больше нет, программа закрыта. – Девушка поправила кофточку.
– Как закрыта, почему?
Но у девушки зазвонил мобильник, и он двинулся по коридору, стараясь не ошибиться: «Направо, налево, на четвёртый по лестнице… Вот он, 27-й». Очереди не было. Он робко постучал и вошёл в зубоврачебный кабинет. На стенах висели дипломы, лицензии, портреты Дарвина, Кусто, диаграмма таяния полярных льдов, таблица Менделеева. У зубоврачебного кресла стоял Махбенсах.
– Здравствуйте, меня зовут Махбенсах, доктор Махбенсах, я буду удалять вам зубы. Фиджи, принеси комплект сменных зубов.
Гера хотел спросить про проект «Еврей-рыба», но вместо этого сбивчиво произнёс:
– А почему, почему удалять? Может, просто посверлим? Я на удаление не записывался.
Махбенсах улыбнулся и надел перчатки:
– Ложитесь, сейчас посмотрим.
Оказалось, что зуб всё-таки надо удалять и вживлять имплант.
– Вы знакомы с новым методом Залусджа? Потрясающий метод. Зуб не удаляется, имплант вживляется в нёбо неподалёку от замещаемого зуба и со временем вытесняет его. Абсолютно безболезненно. Так как, будем пробовать?
– Будем, – печально свистнул жаброй Гера.
Махбенсах высверлил в нёбе дыру и всадил в неё имплант.
– Ну вот и всё, можете идти, только подпишите вот здесь.
– Что не возражаю против летального исхода? – Гера придвинул исписанный мелкими ивритскими буквами листок.
– Да нет, это на оплату. Вы хотите на платежи разбить или одним?
– Одним. – Он подписал документ и вышел из кабинета.
В отличие от жабры, имплант прижился хорошо, но прочему-то стал передвигаться в сторону горла и вскоре закрыл вход в пищевод. На нём застревали куски проглатываемой пищи. Стало очевидно, что имплант надо удалять, но идти к Махбенсаху Гере не хотелось, и он решился на переход из Клалита в больничную кассу Маккаби[2]. Заполнил анкету о вступлении и протянул её скучающей девушке.
– Вы не хотите поучаствовать в проекте «Еврей-птица»? – спросила она.
Гера вспомнил, что девичья фамилия его матери – Ципципер, и…
Но это уже совсем другая история.
С детства люблю себя оперировать. Если в пятку вдруг гвоздь вошёл или кусок стекла, то – бритвой с вожделением мазохиста, из глубокого разреза окровавленными пальцами. Вскрытие конечностей в нестерильных условиях по большей части не приводит к летальному исходу. Совсем иначе обстоит с удалением опухолей, расположенных в области головы.
Я давил фурункул двумя руками, протыкал ноздрю нестерильной иглой, подрезал кожу ржавой бритвой. Но фурункул умело выскальзывал из-под пальцев.
– У тебя правую половину лица раздуло, как при свинке, – озабоченно сказала мама. – Давай на два этажа спустимся, пусть тебя Лера посмотрит.
Я не хожу к врачам даже в критических ситуациях, и организм привык побеждать недуг без вмешательства извне. Но объяснять это маме бесполезно, и уже через десять минут соседка, известный отоларинголог, разглядывала мой фурункул через металлическую трубку, вставленную в ноздрю.
– Ну как, жить буду? – бодро пошутил я.
– Если прямо сейчас не поедешь в Первую Градскую, то вряд ли, – ответила она без тени улыбки. – До утра не доживёшь.
Шутки медиков часто сбивают с толку, но по выражению её лица было понятно, что ехать надо. Частник быстро довёз меня до приёмного покоя больницы. Полутёмный зал с каменным полом напоминал морг. На передвижной никелированной кровати неподвижно лежала полная женщина в пальто, на полу под ней распласталась оттаявшая курица в целлофане.
– Сбила машина, наповал, не дышит, – спокойно сказал человек в белом халате. – А ты что, сын убитой?
– Нет, она мне никто, – я показал пальцем на курицу. – Я сюда из-за прыща. Вот, раздуло рожу как свинкой. Мне, наверное, лучше утром в поликлинику…
– Давай осмотрю тебя, раз уж приехал, – предложил человек в халате.
Я взгромоздился на хирургическое кресло, он долго вглядывался в мою ноздрю через увеличительное стекло, потом поднял телефонную трубку:
