— Вам бы не понравилось, — сказал Франко.
— Как знать? — сказала Джин. — От него многого можно ожидать.
Я в это время молча боролся с икотой. Особого смысла возвращаться на службу в половине пятого не было, поэтому я пригласил Джин в кино на фильм, который в воскресных выпусках газет назвали поэтическим произведением. Фильм мог вызвать разве что судороги.
Джин вела себя очень заботливо. В бакалейном магазине в Сохо она купила разной провизии, и после кино мы поехали к ней на Глостер-роуд, где она и принялась готовить.
Квартира Джин продувалась всеми ветрами. Мы сели в кухне с включенной духовкой, которую оставили открытой, разбивали яйца и варили артишоки, а Джин в это время читала вслух инструкции из кулинарной статьи в «Обсервере». Только я начал понемногу согреваться, как зазвонил телефон. Джин ответила на звонок, но оказалось, что звонят мне.
Я пытаюсь дозвониться до вас с четырех часов, — раздраженно заявила телефонистка с Шарлотт-стрит.
— Я в туалет ходил, — объяснил я.
— Это из Бордо, из отделения ДСТ[32]. Видимо, шифратора у вас там нет.
— Нет, — сказал я. — Это квартирный телефон мисс Тоннессон.
— Тогда после соединения с Бордо я буду шифровать здесь, а вам уже текст пойдет открыто.
— Хорошо, — сказал я, видимо, без должной признательности.
— Это вопреки правилам, сэр. Вы должны добраться до ближайшего телефона с шифратором: такова инструкция. И только потому, что я договорилась с руководителем службы связи в Фримантле и он сам взялся установить связь, только поэтому я и могу рискнуть.
— Это, конечно, исключительно мило с вашей стороны. Я постараюсь быть очень сдержанным в разговоре.
— А сарказм здесь ни к чему, сэр. Я просто делаю свою работу.
Я промолчал, в трубке зашуршало — это Шарлотт-стрит подключалась к правительственной телефонной линии, проложенной под каналом. Раздался незашифрованный шум, и, наконец, Шарлотт-стрит подключила шифратор, затем зазвучал голос Гренада:
— ...счастлив сделать это. Однако вам придется положиться на память Альберта. Вы хорошо меня слышите?
— Хорошо, — сказал я. — Продолжайте.
— Если он снова появится во Франции, мы его арестуем, — сказал Гренад.
— Еще чего, — сказал я. — По какому же обвинению?
— Я вам скажу, — пообещал Гренад. — До нашего разговора ваш друг был для нас всего лишь глубоко запрятанным в наших архивах именем. Кем-то, кто представлял для нас интерес. Но если он снова приедет сюда, мы предъявим ему обвинение в терроризме и убийстве, и, смею заверить, покопавшись, отыщем несколько военных преступлений.
— А нельзя ли немножко поконкретнее? — попросил я.
— Я посылаю вам наше обычное письменное уведомление, — сказал Гренад.
— Но кого он убил? — спросил я. — И когда?
— В конце 1942 года он убил члена вишистского правительства.
— Зачем? — спросил я.
— Потому что он был членом ФТП[33], — сказал Гренад. — Это было политическое убийство.
— Продолжайте, — сказал я.
— В феврале 1943 года его арестовала в Кольмаре вишистская полиция. У нас здесь есть список судебных дел времен войны, я пошлю вам его фотокопию. Он заявил, что является немецким гражданином, и его отослали в Германию. У нас здесь, конечно, нет немецких судебных дел. У Альберта чертовски хорошая память, и он говорит, что тот отделался тюремным сроком.
— УАльберта должна быть действительно чертовски хорошая память, — сказал я. — Ведь Альберту во время этих событий было что-то около пяти лет.
— Альберт часто работает у нас внизу, в архивах, у него прекрасная память на документы. Вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду.
— Вы меня ошарашили, — сказал я. — Вы хотите убедить меня, что Джон Валкан был коммунистом и убил члена вишистского правительства. Я в это просто не могу поверить.
— Я говорю не о Валкане, — сказал Гренад. — Мы все прекрасно знаем, что из себя представляет Валкан. Он ведь из вашей банды, верно? Я говорю о Бруме.
— Бруме? — удивленно переспросил я.
— Мы и сами все здесь удивились. Я считал, что этот Брум всего-навсего очередной продукт вашей буйной фантазии. Я так и Альберту сказал.
— Ну нет, — возмутился я.
В разговор вклинилась телефонистка и попросила нас заканчивать, поскольку требовалась линия, но я настоял на продолжении разговора. После короткого жужжания снова послышался голос Гренада:
