Спускаясь на лед, Бянкина забыла прислушиваться к скрипу. Уже на середине канавы остановилась и навострила ухо. Было тихо. Тут ее осенило – подлец затаился и ждет, пока она окажется на другом берегу. Он понимает, что на белом льду он слишком заметен. Стало быть, и впрямь кто-то свой – боится, что признают. А потом, когда Федька поднимется на берег, он единым махом перебежит канаву и вновь пойдет следом.
Она пошла медленно-медленно, соображая, как же быть. Подняться и пуститься бегом? Так преследователь бегает не хуже – у береговой стражи ноги быстрые. И скрип снега прекрасно ему покажет, куда мчаться, как ни ныряй в переулки. Да и переулков-то немного – именно в этой части города понастроено богатых усадеб с большими дворами и садами, каждый забор чуть ли не на полверсты тянется. Как быть, как быть?
Преследователь выжидал. Федька уже была не рада собственной хитрости – следовало взять на Карусельной извозчика и умчаться, а она пятака пожалела и сама себя обдурила. Но ангел-хранитель подсказал занятную мысль. Преследователь не хочет, чтобы его узнали, – вот и славно. Он выберется на лед, только убедившись, что Федька его там не увидит, – вот и прелестно. Значит, нужно идти по льду не поперек канавы, а вдоль нее, прямиком к Харламову мосту. Таким образом удастся увеличить расстояние между собой и подлецом настолько, чтобы он отказался от мысли догнать беглянку. А за поворотом канавы – быстренько вернуться на тот берег, с которого началось путешествие. Пусть подлец носится по противоположному, а Федька выбежит в Никольский переулок, там – на Садовую и возьмет наконец извозчика. Правда, в такое время их мало, ну да Господь милосерден – пошлет кого-нибудь случайного.
Она сошла с тропинки и двинулась вперед по нетоптаному снегу. Было это не очень удобно, приходилось, подхвативши юбки, высоко задирать ноги и топать всей ступней по льду – для танцовщицы это было невыносимо. Она прошла с полсотни шагов, и тут сзади закричали:
– Стой, Бянкина, стой!
– Кто там глотку дерет? – громко спросила, обернувшись, Федька.
– Это я, Бес!
Васька мало того что знал о своем прозвище, так еще им и гордился.
– Иди к чертям, Бес!
– Да постой же, дура! Я тебе дело скажу!
Васька съехал по откосу в том же месте, где и Федька, и с такой же ловкостью.
– Чего ты за мной гонишься? Полюбилась я тебе, что ли? – сердито спросила Федька. – Другого дела у тебя нет? За Малашкой вон гонись! Она быстро бегать не станет!
– Ну как есть дура, – отвечал Бес, подбежав. – Начхать мне на тебя и на твою Малашку! И к кому ты по ночам бегаешь – начхать!
– Так что ты тут делаешь?
– А то – предупредить хочу. Ты, конечно, дурища бесподобная, простофиля бестолковая, да не хочется, чтобы еще и тебя удавили. Совсем танцевать некому станет.
– Кто это меня удавит? – спросила ошарашенная Федька.
– Почем я знаю! Я видел, как ты через ворота выходила…
– А сам-то ты как у ворот оказался?
– Не твое дело. Слушай. Я увидел, что тебя куда-то не туда нелегкая несет, ну, думаю, умом повредилась, топиться побежала из-за своего Санюшки ненаглядного! Точно – побежала прорубь долбить! Ну, я – за тобой. Никогда не видывал, как люди топятся.
– Дурак!
– Сама дура. Ну, мало ли что – ведь ты дурная… Да ладно тебе! Я только хотел глянуть, в которую сторону побежишь, раз уж ты из театра таким воровским способом вылезаешь. И вот, Бянкина, гляжу – а за тобой какой-то человек крадется. Он, видать, догадался, что раз ты не через черный ход – так через ворота уходить будешь, подкараулил. Кто таков – не понять, ворот поднят. И тащится за тобой прямиком к канаве. Вдруг встал, торчит, как хрен на насесте…
– А ты за ним, что ли, пошел?
– Ну да! – воскликнул Васька. – Мне-то начхать, к кому ты бегаешь. Да хоть в казармы Измайловского полка! Не моя печаль. Но вот кто у нас такой ревнивый – это мне покою не давало.
– Ревнивый?
– Ну да. Кто у нас твой тайный обожатель и хочет знать, куда ты по ночам бегаешь.
– Нет у меня никаких обожателей.
– Я ж говорю – тайный! Как так, думаю, у нее – обожатель, и никто ничего не знает! Ну, он – за тобой, я – за ним… а потом я подумал – ну, кто в эту рябую рожу втюхается? Разве что слепой какой-нибудь, но таких в нашем ремесле нет. Тогда – отчего он за тобой крадется? И тут скумекал – он думал, ты к Румянцеву бежишь, хочет выследить и донести! Ах ты, думаю, сукин сын! Зашибу к чертовой бабушке, а потом буду разбираться, кого упокоил!
