— Аэций, я не стану частью всей этой аудитории, потому веди меня скорей! — нетерпеливо призвала Клавдия.
Один из зрителей, заслышав голос чудесного создания, тотчас поднялся, подошёл к Клавдии, воззрился на её озабоченное личико.
Ритор, державший публику красноречием, изъявил неудовольствие по-своему:
— Прекрасный виноград в долинах томных впустил на свой простор цветущую лозу-дикарку. Не ведая итога от соседства ветви скромной, делил он с ней гряду, пил ту же влагу, вдыхал прозрачный, чистый воздух. Он сторонился — давал лозе свободу, назло себе ветвиться перестал и наслаждался яркими её цветами. А лжелоза, со скудных серых гор сошедшая, по многу лет не зрившая воды, взялась и расплодилась на обильной и взрыхлённой почве... Цветками ярок ныне виноградник тот — лишь ягоды его теперь кислы. А от вина — ледащего, дрянного — и вяжет рот, и угнетает душу! — провыл философ-поэт, опуская глаза, словно подглядывал за своими слушателями.
— Аэций, это он о чём? — Клавдия, показывая, что спешит, поплыла вперёд, увлекая за собой свою команду.
Ритор, добавив громкости, похвастался знанием эллина Эпиктета:
— «Не жалко, что человек родился или умер, что он лишился благ мирских — всё это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность — своё человеческое достоинство».
— Может быть, возьмём паланкин? — вполуха выслушав декламатора, Аэций побеспокоился за славные ножки своей подруги.
— Со мною две гостьи.
— Те?
— Не смотри же так на них — мне большого труда стоило уговорить их пойти со мной. Ведь они и одного слова моего не понимают.
— Ты же умелица... уговаривать! А увлекающая сила твоя, вне всяких споров, колоссальна.
— Все труды... Всё надобность... — приняла похвалу Клавдия.
— Что взять с собою?
— Вино возьми самое лучшее.
— Красное, с гор Неброди, двадцать четыре года — сойдёт?
— На твой вкус полагаюсь, Аэций.
Возле своего дома Аэций, дабы повнимательнее разглядеть варварок, едва склонил перед ними голову, будто бы испрашивая дозволения на что-то, и взбежал по ступеням. За незатворёнными дверями были слышны его распоряжения слугам. Впрочем, он не заставил себя долго ждать. И вновь искушённый римлянин обратил всего себя к Бореас и Лане, осмотрел их с ног до головы, останавливая похотливый взгляд на девичьих прелестях.
Маленького роста, крепкий слуга на плече вынес пузатый кувшин с подарочным вином и дополнил собою делегацию.
— Клавдия, ты пожалела для них одежду?
— Так надо, Аэций, — они послужат нам пропуском. Достаточно того, что они мылись в моей ванне и облачились в моё бельё.
— Как они выглядели нагишом, Клавдия? Ты же — известная ценительница телесной красоты.
— После слов таких хочется плюнуть тебе под ноги! Много ли я видела красивых тел? Всё более искали красоты моей...
— Сенатор Марк Венарий — чем нехорош?
— Это любовь моя! — повеселела Клавдия. — Но он — один из них... — с напускной грустью добавила она.
— Про дикарок мне скажи.
— Ничего особенного... — Клавдия согласилась на роль знатока. — Белы... При виде их издали кажется, что пахнуть они должны непременно кислым тестом.
— Формы не козьи, надеюсь?.. Всё же я бы хоть вслепую пощупал их. Вино сделало бы их смешливыми и сговорчивыми. И тогда, хитрая моя Клавдия, я поставил бы их в стойку лошади и оседлал, помахивая при том их же мечами!
— Плут... Плут и негодник! — по-дружески журила Аэция Клавдия. — Эти персоны, если уличат тебя в недоброжелательстве, голову тебе снесут...
— Ах-ах! А то ты не знаешь, как хорошо можно ладить с такими вот дикими кошками! Вино и танцы чаровниц, на которые все молчаливые молодицы падки, творят безотказно своё магическое действо!.. Дозволь — и ради интереса общего я сделаю их своими жрицами любви!
— Где ты выступишь в роли Эроса?
— Неотразимого, распутного Эроса, Клавдия! — вожделенно нашёптывал Аэций, и глаза его в упор разглядывали качавшиеся при ходьбе упругие груди римлянки.
— Ты приятен, Аэций. Со мной же ведёшь себя, как старый друг: слова твои сладко волнуют мою плоть, но речи твои не обо мне.
— Я всегда рад припасть к тебе, но ведь на сегодня и на ближайшее будущее цель твоя — Каракалла — если не ошибаюсь я в твоих как всегда далеко идущих намерениях?
