— Нам надо поесть... — Дрожащей ладошкой Ргея дотронулась до распахнутой груди своего чаемого. От сильного прижатия к его жёсткой спине в животе своём она почувствовала неизвестное ранее онемение. Словно меж ею и им подушечка... Колики стали неприятно досаждать...
— Сарос, давай сначала что-нибудь съедим, а потом, когда потеплеет, будем спать?
— Там, в доме, пахло вкусно... — вернул Ргею на землю Сарос.
— Да, надо было чего-нибудь взять. Не догадались... — расстроилась женщина.
Конечно, в тот момент, когда выскакивали из парных туш, влезали в окошко и поспешно вырывали камни из стены, о еде никто из них не думал.
— Ты простыла?
— Может, и простыла.
Сарос из сумы выбрал в горсть напитавшиеся болотной росой овсяные зерна.
— Грызи, грейся. Не очищай — так ешь... Чего ж тут поймаешь? — растерянно оглядывал из-под ладони местность Сарос. — Птицу камнем не собьёшь... Вставай, пойдём хоть до речки или озерца... Есть тут речка?
— Я не знаю... — едва шевеля губами, вяло ответила Ргея и тяжело поднялась, готовая идти.
На её счастье, озерцо нашлось сразу. Только выбрели на склон бугра — сразу и увидели его за стеной болотных зарослей.
— Вдвоём не подойти — топко... Здесь сиди, а я скоро... — Гот отдал ей огниво и углубился в недавно поднявшиеся заросли камыша. Ргея на склоне гладкого, как ворсистый ковёр, холмика стала выбирать сухую траву для растопки. Вдруг услыхала своё имя — это Сарос крикнул ей и осёкся. Она глянула туда, куда он ушёл, и узрела кабанов.
Звери растянулись нестройной вереницей прямо под бугром. Между ней и ими было шагов двадцать, и кабаны, конечно, заметили её. Зверюги остановились, повернули головы, резко дёргая мордами, почти всё сделали в её сторону по паре шажков. Но вожак секач, всё оценив, повлёкся прежней дорожкой, уводя семейку.
Сарос вздохнул облегчённо, мотнул кудлатой головой и направился к озеру. Ргея собиралась крикнуть ему, что хочет с ним, но кабаны рылись невдалеке, а он уходил слишком быстро. Решила запрятаться в тростник и подождать его возвращения в укрытии, потом отвергла свой план: нужен был костёр, за который отвечала она.
Понимая, что занятия её теперь круто изменились, дева изгоняла из мыслей своих прежние предубеждения и, как могла, страх. Ни то, ни другое не собирались расставаться с нею быстро, всё ж через малое время она уже обошла всё кругом и, навалив уймищу сухостоя и коряг, развела огонёк. Ртом затягивая тёплый ветерок, обратила к костерку влажную спину и уставилась на голубеющую поверхность озера.
Тихо сидя, редким движением подбрасывая сухие метёлки хвороста в костёр, Ргея, не прилагая к тому никаких усилий, даже, в общем, не желая того, очутилась вдруг в самой серёдке неугомонного животного царства. Кабанов возле прошествовавшей мимо семейки стало больше. Стадо копошилось и кружило. Утки тучами взлетали и галдели. Птички камышового приволья, успокоившись и осмелев после проникновения в их девственные владения двух чужаков, вновь принялись дружно петь... От свиста, кряканья, дребезжания рулад можно было оглохнуть!
Ргея почувствовала жаркое дыхание приближавшегося дня. Солнце слепило — от него приходилось отворачиваться. А от птичьего хора впору было затыкать уши — иначе дурман глушил рассудок, обрывал все связные мысли.
Одежда высохла в одночасье, но муторное состояние не только не покинуло её, а ещё больше усилилось. Она улеглась лицом вниз, по склону распластав руки и ноги, и заснула, погасив в варёном сознании разноцветные картинки... Когда Сарос подкладывал под неё свою одежду и укрывал от припёка растрёпанную голову её, она, не в силах очнуться, водила невидящими глазами, произносила нечто бессвязное и тревожное... Но скоро сон потускнел, разредился, её сильно затошнило, и она проснулась.
На вертеле из тоненькой болотной берёзки жарилась крупная рыбина. Жир с неё капал в костёр, шипел и дурно пах — Ргею мутило в забытье именно от этого духа...
Сароса без кожуха было не узнать: какой-то подранный свитер на нём...
— Фу! Что ты там жаришь?
Сарос не ответил, позволяя ей самой определить — что. А если она, всё прекрасно усмотрев, собралась пожурить его, то пускай знает, что он не намерен по всякому капризу её оправдываться.
