Продать мясо в городе — невозможно: после ухода готов в степь поставки свеженины возобновились. Потребить самим тот прок — непременно разорвёт!.. Разве в дружину снести, иль собак за городом откормить...
Кламения, надеясь на Ушану с домочадцами, по прибытии в свой дом приказала дворовым освободить подвалы от вонючих туш. Вертфаст отсутствовал, когда будет — никому не докладывал. Посему-то в доме наступило безграничное главенство бабьего своеволия.
Кламения от души взялась за дело. Подчинив своему настрою всех, кто оказался под её рукой, стала подвигать хозяйство к чистоте и порядку. Чтоб никто из случайных зевак не уличил семейку градоначальника в прошлых злоумышлениях и не заподозрил в грядущих, парадные двери наглухо заперли.
За глухим забором, понукаемые криками правительницы, забегали, засуетились дворовые. В корытах мешался щёлок, вскрыли и короб с известью. Мужики с кольями шли в подземелье, выносили, ругаясь в воротники, тяжеленные и смердящие бычьи туши. Бабы с мётлами, скребками, тряпками, ведёрками спускались после них — мести, выскребать, вымывать.
Бекума и Рада стремглав помчались в кузню: две подводы стояли во дворе без ремонта — вот напасть при теперешней жгучей надобности!..
Западный ветерок относил вонь на сторону, потому запалили кучки с хворостом и разным мусором, кой вытаскивали из охваченного пылом уборки дома.
Кламения поспевала повсюду: и в погребах, и на дворе, и в дому звучал её командный глас. Сам Вертфаст, прибудь он ненароком в родные пенаты, не смог бы уже ничего изменить! Мебель передвигалась, углы наряжались, старьё выносилось... Дворня старалась от души.
Солнце, любовавшееся нашедшими себе применение людьми, раскраснелось и расплылось в полосках далёких облаков. Дочки ахали, прижав рученьки к грудкам, восхищались мамой.
— Сейчас мясо привезут свежее. Ходила днём — взяла дёшево.
— А старое куда?
— Собакам да шакалам на болота свезти надобно. По тёмному — чтоб люди не зарились. Догадаются не то, что старое, запасённое... вот.
— Правильно, правильно, молодец вы, мама!
— Всё, братишки-сестрички, отдыхать, отдыхать... Спаси вас боги! Стол там накрывают — ступайте, пируйте. Да песни пошибче голосите — пускай весело станется! Лето подступило, ах — тепло!
За беседою, за признанием завершённого дела нужным и важным прислуга поспешила в дом. Кламения хорошо отблагодарила кузнеца: дала деньгу, мешочек фиников для его детишек и спровадила. Дочкам наказала идти и глядеть за пиршеством — абы порядок все знали. С конюшенным осталась на дворе.
Старый слуга — давнишний помощник Вертфаста, сторож всех заповедных местечек боярина — был задушевно расспрошен о жизни, о положении детей, об их планах, про соображения о лошадках и о хозяйстве вообще. С ним открыли ворота и впустили подводу с двумя тушами, вложенными рёбрами одна в другую.
— Кто это — без бороды, да носищем водит хитро? — спрашивал Кламению внимательный слуга.
— Откуда я знаю! Сторговалась, главное, удачно, а подослали, верно, того, кто уж согласился везти... Носом-то водить ему есть отчего: от духа такого не только нос — кишки выворотит из нутра! — объяснила хозяйка. — Эй, ты не по всему городу плутал? — обратилась она к вознице. — У нас и без твоего вонького добра много!.. Ладно, ладно... — слова не дав вставить незнакомцу, опять обратилась к конюшенному: — Неси, да поскорее светоч зажжённый — осмотрим товар. Не обманули бы! Нынче все деляги!
Конюшенный развёл руками — дескать, и так видно добротное, да и понюхать можно. Но прекословить не стал: оглядываясь, потрусил за факелом.
— Твоя телега? — вопросила Кламения и получила от испуганного возницы утвердительный кивок. — Поди, милок, глянь... — подвела его к своему тарантасу. — Каждый год — а то и дважды! — у тележек моих передние колёса отваливаются. И у той, и у этой. Хрумк — и набок все! И сами кубарем!
— Это смотря где железку варили.
— Да ну?!
— Точно! Гм. Коли у грека в Бронной артели, то немудрено и три раза сменить. Прохвост он — без гнёта льёт. Там надо ведь и поглазеть, шелушки всякие повыбрать, да сжать... У меня брат делает — залюбуешься! И железа не жалеет.
