— Один ты живёшь, а больше никто! Все дома-дворы разбередил — людям в глаза смотреть стыдно! Выйти из дому боюсь!.. Благодарствую, устроил мне судьбину! Тебе, чёрт, до кончины признательна за то! — Кламения отвела руку в сторону и чуть не до колен поклонилась муженьку.
— Всё — пошли! — неуверенно скомандовал Вертфаст непонятно кому.
— Куда пошли?! Домой иди, и отворяй город прытче! — пыхтела, разгибаясь, Кламения. Вертфаст, глянув на отступившую в сторону Ушану, ответил жене:
— Не твоего ума дело — города заботы...
Кламения готова была со всеми уточнениями и иллюстрациями довести до слушателей, о чьих заботах речь идёт и об ком печётся старый козёл.
— Не бушуй, иди-ка домой... — мягко опередил бабий выплеск боярин.
— Сам иди, куда хошь, а я с людьми занимаюся!.. Да с воротами там реши! Народ мутный уже — башку тебе снесут не то, глупому!
Вертфаст сверкнул глазищами, прямо перед собой рявкнул в пустоту и вывалился из дважды теперь окаянного дома. Вот тут он и вспомнил дружков заморских: умеют расставить, кого куда... Нагнавшим его дружинникам пожаловался:
— Бабье племя...
Когда вышли за городьбу, одному из сопровождавших шепнул:
— Останься. Выясни, что они тут замыслили. Посмотри, куда пойдёт моя тетеря.
Гридень-соглядатай спрятался за частоколом соседнего забора.
Город по-прежнему оставался на замке. Народ, пошатавшись у ворот, расходился по домам, откладывая срочные дела на потом. Жалели о погожих, тёплых денёчках, пролетавших впустую. Степь зеленела, просыхали бугры, половодье к северу от города давно сошло, позволяя людям подступиться к их наделам. Малых селений вокруг почти не было. Те, кто всё же отважился жить на одиноких хуторках, шустро работали, далеко обойдя городских...
Вертфаст чуял, что всё время бродит возле Ргеи... Не раз доставал и теребил аграфу, принадлежавшую ей. В лицах молодых женщин и девушек высматривал свою хрупкую и послушную чаровницу и, не находя сходства, ощущал, как щемит приручённое к ней сердце. Отступиться от поисков он уже не мог: желал вновь и вновь видеть её рядом с собой!.. К тому ж слишком много людей наблюдали за его охотой — для утверждения своего надлежало теперь только побеждать...
Уставший и разбитый, он пешком доплёлся до Полянских ворот и велел их открыть. Бдительным караульщикам разрешил выпускать из града только лиц мужского пола. Сам встал на помосте, облокотившись на меч, смотрел зорче всех. Велел подвести коня и воссел на него, показывая тем, что состояние города близко к боевому. Фигура знатного всадника, правда, никак не подействовала на толпу: мужики шли и мычали недовольно, прося выпустить хоть дочурок малых; бабы злобно выкрикивали в адрес дружины непотребные словечки.
Когда человеческий поток схлынул, Вертфаст крикнул запереть ворота. Утихомиривая не поспевших, оповестил, что теперь откроет морские ворота... К рыболовецким ватагам и артелям плотников поспешили присоединиться все иные отходники.
* * *
— Тошно ото всего! — призналась Кламения, усаживаясь на край скамьи.
Ушана с превеликой укоризной пялилась на благоверного. Тому ничего не оставалось, как буркнуть нечто невразумительное и постараться спешно удалиться. Он более не ощущал желания кого-нибудь приструнить.
— Ты куда? Иди сюда и объясни, откуда они и главное-то, почему они все опять нагрянули? — остановила мужа Ушана, извинительно косясь на сопевшую, грузную гостью. Боярыня, после сиюминутных горьких раздумий о несообразностях жизни своей, вспомнила про Ргею.
— Слава красну солнышку да месяцу ясному, что не пойманы пока страстотерпцы!.. Ан, изловят бесы? — навалилась на стол баба Кламения. По движению тела и лица женщины нетрудно было догадаться, что вовсе не так стара баба боярская — тусклый лик да полнота застили её настоящую суть.
— Радмир, ну-ка сюда пойди! — ласково позвала мать.
Напрягшийся малец явился на зов.
— Куда пошли те люди из сарая?
— Когда тятька убёг, я им сказал, чтобы ушли.
Обе женщины затаили дыхание, обратили взоры на опростоволосившегося тятьку, потом переглянулись между собой и захохотали. Сначала беззвучно колыхали телесами, после пищали издевательски, в довершение загоготали чуть не навзрыд. Юному Радмиру тоже сделалось смешно, детское лицо осветила беззаботная радость.
