Сарос отправил глашатаев оповестить свою армию, разлёгшуюся кто на траве, кто в горячей пыли, что халаны — настоящие союзники, что где-то на подходе сочное, правда, пока ещё блеющее мясо, и желающие могут отправляться встречать сытный ужин.
К вечеру над готским степным станом витал дух жареной баранины. В сырые овчинки летели стрелы. Удальцы из гвардии ночью привезли к центральному кострищу растрёпанных баб. Сарос с ближайшими сподвижниками от такого «десерта» теперь не отказался — всё же добыча! Пусть и остальное воинство привыкает к новой обстановке и тоже учится сыскивать подруг...
Карл не слезал с коня — сновал от сторожевой цепи, что дугой раскинулась по Полю, до наблюдателей на берегу. С десятком друзей ездил к лагерю степняков — послушал халанские выкрики.
Лехрафс больше находился один. Иногда подзывал кого-то из свиты, чтобы отдать распоряжение. Одно из них — приглядывать за готами, наблюдать всякие неожиданности и изменения в настроении союзнической оравы в связи с пополнением её сил с моря. На восток были отправлены гонцы с извещением к жителям, чтобы от греха убирались подальше да прятали баб и девиц.
Пронеслись два дня ожидания. Плохо ориентировавшиеся в незнакомом море балтийские суда наконец вперили носы в прибрежный песок и ссыпали голодных моряков в объятья улыбчивых собратьев. Почти тут же к лагерю подоспели наскоро сколоченные на Тирасе посудины. Все много рассказывали друг другу — каждый о своём, вместе смеялись, созерцали небо и звёзды, вдыхали аромат чужой земли. Расслабившись на пышущей жаром земельке, прислушивались к себе, а также к растворенному в глухом и неясном напряжении пульсу чужбины.
Впрочем, вольготное лежание быстро надоело — здешняя теплынь возбуждала ток буйных мыслей. Кто-то загорелся желанием прямо сейчас направиться к халанам и предложить прокатиться на кораблях по игривым волнам: прознали уже, что халаны флота не имеют, потому как кем-то от моря отогнаны и к плаваниям различным не способны. Весельчаки из готов или сериванов подшучивали — мол, слишком много на степняках ненужного железа! Видно, оттого это, что в пучину окунуться уж и надежда утеряна!.. А без сечи на воде, судя по всему, эллинов не одолеть — догадывались другие.
Подъехал к отдыхающей братии Роальд с гвардейцами, попросил воинов подождать с придирками к степнякам — пока истинная сила халан не изведана. После, дабы не показаться чужаком среди своих, отъезжая, задорно высказался чуть притихшей толпе о недомыслии хозяев. Чтобы взять крепость, у коей стена лишь со стороны земли, надо напасть с моря — и никак иначе! А халаны все бьются о камни своими обветренными лбами! Так говорил Роальд, откочёвывая с глазастыми гвардейцами к другому кострищу, к другой разноголосице, боевито звучавшей на сытый желудок.
Утром, когда рассеялся туман и просохла роса, Лехрафс и Сарос со своими свитами съехались в чистом поле. Лехрафс, выспрашивая о настроениях в стане союзника, поведал о ночных гостях — лазутчиках под личиной вроде бы заблудившихся в степи. Шли-де греческие соглядатаи каждый в одиночку, каждый по своим делишкам... После утреннего суда проходимцев подняли на копья и волоком отправили поближе к приморскому гарнизону.
Пока Лехрафс рассказывал, его свита цепко наблюдала за Саросом. Лошади халан одна за другой вздымались на дыбы и ржали, выказывая горячий боевой дух.
Сарос спокойно дослушал и спросил, глядя на греческое море позади Лехрафса: «Может, то и не лазутчики были, а простые прохожие?»
Халаны, переглянувшись, засмеялись. Лехрафс же ответил, что если кому жизнь дорога, пусть дома сидит!.. «Вся округа уже знает о наших с тобой приготовлениях!» — сообщил Лехрафс, отозвав Сароса в сторону.
Халан перво-наперво высказал готскому вождю подозрение, что готы недовольны, когда конунг отстраняется от них... Сарос успокоил его, что с этими людьми и горел, и тонул... Лехрафс только посмеялся — мол, мои же люди и следят за тем, чтобы я не горел и не тонул... Сарос улыбнулся одними устами, а потом поинтересовался, где же мог тонуть царь халан?.. Тот отвечал, что его страна — не только эта степь, но и лес, и реки, и горы...
