В истринских легионах Севера, большей своею частью состоявших из варваров, поддерживался сухой закон. Полководец на своём горьком опыте познал неуправляемость подвыпивших подразделений.
Дубовая, кованная бронзовыми пластинами дверь винного погреба была закрыта на замок... Что это? Видимо, Лезо запер её уходя. А может быть ключ забрал кто-то из готов?
Карл поспешил наверх. Заприметил трёх соратников с одуревшим Орском во главе — они, как приведения, бежали к кладези. Карл, отступив в темноту одной из декоративных ниш, постоял, понаблюдал за соплеменниками — ключей у них не оказалось, и потому раздалась непристойная брань.
Карл побежал к Лезо. Найти того не удалось: или скрылся вместе с господами, или, боясь Карла, где-то спрятался от обещанной кары за открытие секрета винного хранилища... Так или иначе, встревоженному происшествием командиру пришлось расспрашивать других слуг, выискивая того, кто мог иметь доступ к ключу. Из мычания оставшейся прислуги Карл понял, что ключа нет ни у кого. Можно было надеяться, что своротить увесистый замок или крепкую дверь его пьяным друзьям в голову не придёт. Так в общем-то оно и случилось.
Пошумев, поплясав, готы возвратились за подпиткой, но, не сумев найти ни Лезо, ни ключика от заветной дверцы, постояв в недоумении перед преградой, лихие воины вновь подались на улицу. Там их ждали друзья — язиги, геты, герулы, сериваны. С ними порешив, что весь этот перепуганный город в их власти, пошли на промысел в похожие на сенаторский дворцы.
Добытчики делились на кучки, разбредались по беспросветным в сию ночь улицам. Не зная меры силе своей, не сознавая своих поступков, не имея и представления об устоявшихся хитросплетениях общественных городских законов, сводная лесная братия стучалась в тяжёлые врата. Хозяева отворять не желали, и вольница крушила всё подряд. В тёмных коридорах и замерших от страха комнатах искали любого, кто бы смог им помочь в пустячном, на взгляд варваров, деле. Домочадцев выволакивали на свет и, не зная, как объясниться, под нос опешившим римлянам тыкали порожние сосуды из-под зелья, хранившие запах искомого продукта.
Ещё вчера высокомерные римляне, воспитанные в превосходстве над тупым и безмозглым варварством, на ватных от ужаса ногах, в исподниках и ночных колпаках бежали открывать запасники. В некоторых домах и двух матёрых дикарей хватало, чтоб устроить грандиозный переполох. Многолетние и более молодые вина вперемешку сливались в амфоры с отколотыми в сутолоке ручками и горловинами, в шайки, во впервые встреченные северянами жестянки... Лесной народ, не забыв поблагодарить оцепеневших от постигшего бедствия, неразбавленное и густое вино пил тут же, выносил, убирался...
Утром Карл во дворце обнаружил немногих. Кто-то припёрся отсыпаться, кто-то слёг на месте попойки, кого-то занесло «в гости».
Бореас и Лана, гулявшие под утро на мосту через Тибр, узнавая в мертвецки пьяных вояках некоторых своих однополчан, вставали у них на пути. Те, будто толкаемые дьяволом, не имея в головах и капли соображения, готовы были измерить глубину знаменитой римской реки...
* * *
Обе подруги, стыдливо посчитав чрезмерным тот переполох, кой подняли они во дворце, возложив отчасти на себя ответственность за смерть преданных семье охранников, за обморок взволнованной матери, за пленение сына её, удалились на обнаруженный ранее балкон. Оттуда — когда разобрались, что за странный вид открылся перед ними, — не долго размышляя, отыскав внизу достаточное количество подходящих выступов, спустились вниз — и были таковы.
Где-то шумел народ, где-то разбирались в последствиях переполоха, откуда-то тянуло чертовски приятными ароматами, где-то возвышались, видимые только что сверху башенки, шпили, купола, скаты и разноцветные венцы... Дневные улочки поблизости были тихи, и Бореас с Ланой, поправив амуницию, проверив готовность оружия, отправились в путь. Каким он будет — долгим ли, опасным ли — женщины не обсуждали. Их манил сей город, обязанный предстать самыми интересными и увлекательными сторонами. Другого развития заманчивого предприятия они не допускали.
